Читаем Александр у края света полностью

Феано слегка нахмурилась, словно поняв, что проболталась.

— А Тирсений имел, — ответила она. — Он торговец, не забывай, ему надо с кем-то торговать. Он заключал с ними сделки бог знает с каких времен.

— Да ну, — сказал я. — И что же это были за сделки?

— Зерно в обмен на масло, сушеную рыбу, посуду, еще кой-какие мелочи…

— И какие же это были «мелочи»?

Она пожала плечами самую малость слишком энергично.

— Ох, ну ты сам знаешь. Украшения. Всякая мебель. Одежда. Металлические изделия. Обычные товары.

Я уставился на нее.

— Металлические изделия, — сказал я.

— Ну да, металлические изделия, — сказала она. — Большие бронзовые кубки. Стойки для ламп. Изукрашенные нагрудники. Ты знаешь, что им…

— Ты имеешь в виду — доспехи, — сказал я.

— Немного доспехов. Такие узорчатые, декоративные, скорее символы статуса. И всего несколько штук.

Я задышал через нос.

— Прекрасно, — сказал я. — Тирсений продавал скифам доспехи и оружие в течение... сколько, ты сказала, лет он это делал?

— Я не знаю. И про оружие сказал ты, а не я.

— Значит, значительное время. Скорее годы, чем месяцы.

— Это очень популярные товары. Да они и сами умеют делать оружие не хуже. Даже и получше, на самом деле.

— А, так я все-таки прав насчет оружия, стало быть.

— Ты раздуваешь из мухи слона, — яростно сказала она. — Он не продавал им ничего такого, что они не смогли бы сделать и сами; а если бы они не купили у него, то купили бы в Ольвии или Одессосе. И вообще, это не более чем дорогие игрушки для нескольких главарей.

— Доспехи и оружие, — повторил я. — И ты знала об этом все это время и ни разу не нашла нужным упомянуть…

— И что? Я тебе о всяких разных вещах ничего не говорю. Знаешь, почему? Потому что они не важны. Эвксен, я сегодня видела дрозда. Эвксен, Калоника позавчера купила ведро мойвы. Эвксен, на моей запасной сандалии порвался ремешок…

— Хорошо, — я снова поднял руку. — Мы поговорим об этом попозже. Ты хорошо все обдумала и по-прежнему считаешь, что мне нужно взять с собой Тирсения?

— Да, — сказала она.

— Ладно, приведи и его тоже, хотя это против всякого смысла. Еще кого-нибудь?

Она кивнула.

— Меня, — сказала она.

— Тебя? — фыркнул я. — Не смеши меня. Если они вообразят, что мы позволяем женщинам участвовать в принятии решений...

— На самом деле, — холодно сказала она, — во многих скифских племенах правят старые женщины, это широко распространенный здесь обычай. Но я не это имела в виду. Я подумала, что кому-то надо будет везти кувшин.

— Кувшин? — нахмурился я. — Какой еще кувшин?

— Тот самый, со змеей, конечно же. Разве ты не знаешь, почему скифы не трогали нас столько лет? Ну?

Я вытаращился на нее.

— Не хочешь же ты сказать…

— Именно. С тех пор, как они узнали, что колонией правит великий волшебник с ручной змеей…

Я застонал.

— Потрясающе, — сказал я. — Ладно, ты поедешь с нами, как высшая жрица и кто ты там еще. А теперь иди и приведи сюда остальных, чем быстрее, тем лучше. Если мы хотим разрешить все проблемы, времени тратить нельзя.

Когда она ушла, забрав с собой мальчика, я попытался сосредоточиться на предстоящем нам деле, но не очень в этом преуспел. Вместо того, чтобы обдумывать свою речь или ответы на возможные оправдания с их стороны, я обнаружил, что все время мысленно возвращаюсь к этому странному образу — моя жена Феано и мой друг Тирсений…

Никто из них не имел ни малейшего отношения к сложившейся ситуации. Я это знал, да. Но стоило только задуматься об этом, и остановиться было практически невозможно — и тем труднее, чем старательнее я пытался. К тому времени, когда вся наша компания собралась и была готова отправляться, я погрузился в молчаливые размышления и являл собой, должно быть, весьма впечатляющее зрелище. По крайней мере это отвлекло меня от мыслей об отчаянном кризисе, с которым мы столкнулись…

Феано. И Тирсений. Тирсений, мой так называемый друг... Наконец я взял себя в руки.

— Ладно, — сказал я. — Слушайте меня. Когда мы будем на месте, никто — и я именно это имею в виду: никто — не произносит ни слова, пока и если я не задам ему вопрос, ясно? Можете болтать, что вам вздумается, до того и после того. Но пока мы там, заткнитесь и не разевайте рот.

Он кивнул.

— Абсолютно правильное решение, — сказал он (а я подумал, ах ты ублюдок. Хорошим же другом ты оказался). — Можешь положиться на нас, Эвксен. Мы тебя не подведем.

Я вздохнул.

— Хорошо, — сказал я. — Вперед и покончим с этим раз и навсегда.


Глава четырнадцатая


Забраться на коня было сущим мучением, и еще большим — слезть с него обратно. Лодыжка моя совершенно занемела и я не мог перенести вес на эту ногу; я свисал между двух иллирийских воинов, как пьяница, которого друзья тащат домой. Я понятия не имел, как буду залезать на лошадь, когда придет время возвращаться домой. Мне представилось, как меня перекинут через седло, будто мешок с луком; этот образ вступил в яростную схватку с картинкой Феано/Тирсения, так что когда мы добрались до места, я пришел в такое скверное настроение, что не потерпел бы ни от кого и малейшего дерьма.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза