Вот кем, стало быть, большинство из нас считало себя, когда мы готовились к грандиозной торжественной гулянке, посвященной двенадцатилетию нашей государственности; и в целом то, что мы видели в зеркале, нас устраивало. Отчасти я хотел бы взять того юного царевича Александра, которому помог взять в плен пчелиный рой, на безмятежную прогулку по Антольвии, вместо того, чтобы учить его искусству войны и чтения элегических строф. Возможно, увиденное здесь помогло бы ему ответить на вопросы, ради разрешения которых он увел македонскую армию на самый край света — и может быть, ответы, полученные при моей помощи, оказались на толщину волоска ближе к истине. Продолжая это рассуждение, если б я родился глиняным и с ушами поменьше, то был бы кувшином. Трудно писать историю, не пытаясь ее при этом не переписать.
Основатели желали начать праздник с торжественной процессии от места высадки к храму — множество улыбающихся детей, умытых и причесанных, с корзинами свежего хлеба и фруктов. За процессией должно последовать общее исполнение гомерического гимна Аполлону и некоторых сочинений Пиндара, после чего нас порадовали бы концертом для флейты и арфы, а также состязаниями атлетов.
Большинство горожан считало, что коль скоро Основателям нравится проводить время подобным образом, то пусть сами ходят и поют. Мы же предпочитали напиться до беспамятства и хорошенько пошуметь, а в завершение праздника, может быть, разнести несколько лишних статуй — например, статую меня, которую в свое время всандалили в нишу в окружающей рынок стене, совершенно против моей воли. Безлунными ночами я частенько пытался собраться с духом, отправиться к ней с молотом потяжелее и причинить ущерб общественному имуществу, но воображение так живо рисовало мне лица Основателей, если они меня поймают за этим занятием, что я так и не решился..
В конце концов был найден компромисс: процессия, гомерический гимн в сокращенном варианте и огромный чан вина в центре площади, куда каждый мог бы погрузить свою чащу. Я внес свою долю в достижение консенсуса, склонив Основателя Пердикку предоставить трех овец и трех коз для жертвоприношения и последующего угощения — я публично поблагодарил его за это исключительно щедрое предложение, не спросив сперва его согласия. Метод этот чрезвычайно эффективен, и я искренне рекомендую его тебе.
Первые пробы вина показали, что оно почти готово к употреблению, хотя сказать наверняка можно было, лишь откупорив амфоры. Наиболее пессимистичные из наших самозваных экспертов питали самые мрачные ожидания — они считали, что богатая, жирная почва и прохладный климат Ольвии сделают наше вино водянистым и сладким, лишенным оттенка злости, свойственного греческим сортам. Их опасения в определенном смысле подтвердились при открытии первых амфор — напиток получился сладким и деликатным и его следовало разводить водой в пропорции два к одному, а не пополам. Последствия этого эксперимента оказались драматическими: вы выпиваете чашу вина, не ощущая никакого эффекта, а через четверть часа валитесь с ног. Мы, впрочем, решили, что это хорошо — то, что нужно для настоящего героического празднества.
— Вставай, — сказала мне Феано перед рассветом в день торжества.
Я заворчал.
— Зачем? — сказал я. — Разве уже время?
— Нет, — ответила она. — Но я хочу убраться здесь до ухода, а из-за тебя комната выглядит неприбранной.
Мой сын Эвпол тоже должен был нести корзину с хлебом в составе процессии. В сущности, его задача сводилась к тому, чтобы переместиться из пункта А в пункт Б, не свалившись и не уронив корзину, и мы с Феано с большим пессимизмом оценивали его шансы выполнить эту задачу без фатальных ошибок. Сам он, однако, ничуть не волновался, когда мы наконец вытащили его из постели и впихнули в одежды, которые были специально подготовлены к празднику и приходились ему почти впору, так что вместо него мы принялись беспокоиться обо мне. В качестве ойкиста я должен был не только декламировать какие-то магические слова в течение формальной части церемонии, но и произнести подготовленную речь между гимном и началом пьянки. Как ты догадываешься, я хорошенько проработал эту речь. Первый черновой вариант был двадцать минут длиной и ломился от упоминаний мудрости Основателей, ненадежной защиты богов и прочих возвышенных материй. Финальная версия представляла собой вольный парафраз изречения «Выпивки на всех!» и как минимум отвечала ожиданиям публики.
— Ты же не собираешься выйти вот прямо так? — спросила Феано.
— Собираюсь, — ответил я. — А что такого?
— Во-первых, туника тебе мала, — сказала она. — Во-вторых, над левым плечом здоровенная заплата, причем другого цвета.
Я нахмурился.
— Я ношу эту тунику со дня высадки, — сказал я. — Мне казалось, весьма уместно надеть ее как раз сегодня, просто чтобы продемонстрировать...
— ... в какого неряху ты превратился. Нет уж, спасибо. Люди всегда винят жен, и это несправедливо. Иди и переоденься.