Александр у края света

На мой взгляд, разумно и справедливо было бы проигнорировать выступления обеих сторон и разбирать дело в том виде, в каком оно было представлено изначально, что свело бы его к бесхитростной судебной процедуре. Однако столь же печальная, сколь и универсальная истина заключается в том, что когда люди усаживаются в прохладной тени жарким днем и принимаются сочинять законы для города, то больше всего времени и умственных усилий посвящается таким увлекательным вещам, как убийства, изнасилования и грабежи. Когда же дело доходит до гражданского судопроизводства, и в особенности — сельскохозяйственной его части, день уже клонится к вечеру, вино кончилось час или около того назад и занятие уже не кажется таким интересным; вопросы рассматриваются поспешно, опускаются и в тот момент, когда сочиненные законы следует привести в исполнение, следует кара за легкомыслие. Что касается нас, то мы ухитрились зайти по дороге, ведущей к хаосу и замятне, еще на целую стадию дальше, выбрав в качестве образца уложения Платона, сформулированные им в одном из сочинений о совершенном обществе — решение, о котором нам очень скоро пришлось пожалеть. При всей своей склонности к утомительным деталям, Платон не потрудился дать определение водному руслу — является ли оно рвом или канавой, по которым на самом деле бежит вода, или же это ров или канава, предназначенные служить для ее отвода, независимо от того, попадала ли в них в действительности хоть капля? Я корчился в муках, сраженный этой дилеммой, но не достиг никакого решения, когда пришло время голосовать; тут я задал себе простой вопрос — с каким из двух этих кретинов я сам согласился бы жить по соседству? Я доверился инстинктам и вынес решение в пользу ответчика.

Победил истец, хотя и с перевесом всего в четыре голоса. Большее согласие вызвал вопрос ущерба; мы присудили выплатить ему стоимость погибшего лука за вычетом суммы ущерба, нанесенного его козами — окончательная сумма выплаты равнялась стоимости среднего размера сосуда с сушеными фигами. Лично я пошел бы дальше и обязал обоих выплатить штраф за растрату определенного периода моей жизни, связанную с причинением мучительной боли и страданий, но решил, что ни один из них не обладает такой астрономической суммой.

Ну что ж, Фризевт, я уверен, что к этому моменту до тебя дошло, что я пытаюсь — несколько тяжеловесным образом — создать у тебя представление о том, как выглядела реальная жизнь в нашем совершенном обществе двенадцати лет отроду. Ты заметишь, что она была никоим образом не совершенна и не имела ничего общего с теми высокоумными и тщательно продуманными образцами, которые развлекали нас в послеобеденные часы в Афинах. Не знаю, хорошо это или плохо; у нас не было правительства, стоящего отдельного упоминания, только Основатели (естественным образом всеми игнорируемые) и я, который прилагал все усилия, чтобы не дай боги чем-нибудь поуправлять, пока меня не принудят к этому силой. У нас отсутствовала внешняя политика, поскольку нам даже не приходило в голову, что мы достаточно взрослые, чтобы обзавестись ею. Что касается политики экономической, то у нас был мой друг Тирсений — человек, продававший втридорога декоративную броню и негодное оружие нашим потенциальным противникам и склонивший нас залезть к соседям в долги, выплатить которые мы не имели ни единого шанса. Законов и порядка у нас было ровно столько, чтобы не перерезать друг другу глотки. Собственно, в отношении политики сказать больше нечего; у нас были занятия поинтереснее. И да, мы так запутались и так далеко отошли от первоначальных планов, что не только иллирийцы, но даже и некоторые будины смогли вписаться в наше общество и найти в нем свой дом. У нас полностью отсутствовали литературные, художественные, научные и философские достижения. У нас не было на них времени. Более того, это нас нисколько не беспокоило. Афинами мы не стали (в Афинах, однако, можно оказаться под судом за богохульство, за клевету на Город перед лицом иноземцев, за недостаточное усердие в возделывании земли; за предложенный, но не прошедший закон об отмене другого закона, можно поплатиться жизнью, как и за отказ примкнуть к той или иной стороне во время гражданской войны; и каждый год афиняне должны голосовать за изгнание известного количества сограждан — не потому, что те в чем-то провинились, а только потому, что ни в ком не вызвали особой симпатии), но не стали и Македонией. Методом исключения мы пришли к выводу, что наш дом — Антольвия; не больше, но и не меньше.