Александр у края света

Раз уж мы заговорили о примечательных персонах, Фризевт: знавал я как-то человека, обладавшего удивительной, поразительной, невероятной способностью терять шляпы. Он был лыс, как яйцо, что ничуть не облегчало его участь, поскольку без шляпы между его жидковатым мозгом и яростным аттическим солнцем оставался только тонкий слой кости. Шляпы, однако, покидали его одна за другой — с внезапным порывом ветра, с сучковатой ветвью или бесшумно соскальзывали по носу, когда наклонялся над колодцем. Если ни один из этих способов не приносил успеха, они ловко перебегали к первому же встречному; сидишь с ним, бывало, под деревом, болтая о том, о сем и вдруг замечаешь, что уже довольно поздно, поднимаешься на ноги, инстинктивно прихватив шляпу, и спешишь вернуться к своим козам, покуда они не разбрелись по соседскому пастбищу. Позже, собираясь домой, замечаешь нечто странное — на голове у тебя шляпа, хотя ты ясно помнишь, что утром выходил с непокрытой головой. Я вовсе не хочу сказать, что шляпы ненавидели этого несчастного, или боялись его или что-то еще в этом роде. В те короткие периоды времени, пока шляпа оставалась с ним, он обращался с ней очень нежно. Но через день-два они по какой-то причине приходили к выводу, что пришло время уходить и он тотчас же оставался один.

В его случае это были шляпы, в моем — женщины. Аналогия, возможно, не совсем верная; я не ронял их в колодец и не забывал беспечно в чужих домах. Однако раньше или позже наступал момент, когда я оглядывался, собираясь что-то сказать им, и обнаруживал, что говорить мне не с кем. Без сомнения, у них были свои резоны, и если бы мне удалось разобраться в этих резонах, я бы существенно углубил свое понимание женщин и тогда, может быть, они перестали меня покидать.

К чему я веду: Феано меня бросила. Как историк, я обязан не упускать ни единого факта; она крепко сдружилась с сиракузским торговцем сыром где-то через месяц после неудачного нападения на скифскую деревню, и когда он уплыл, отправилась вместе с ним. То, что они уехали вместе — логическое умозаключение, хотя сам я того не видел и не могу утверждать этого наверняка. Это торговец был высокий и очень тучный мужчина, старше меня, лысый (в точности как тот человек со шляпами) и с необычайно курчавой бородой. У меня, впрочем, сложилось впечатление, что самой привлекательной его чертой было то, что он не являлся мной.

Не так чтобы это событие можно было уподобить побегу Елены Троянской, и если бы я сказал, что почувствовал себя ужасно оскорбленным, то солгал бы. Но после смерти Эвпола способность чувствовать боль ко мне еще не вернулась, да к тому же наша женитьба была ошибкой с самого начала. Единственное, что озадачивает меня по сию пору, так это последовательность событий: вот только что она рыдает по единственному ребенку, пока не проваливается в сон — а вот ее уже накрыла всепоглощающая страсть к толстому, плешивому сыроторговцу, кожа которого цветом и фактурой напоминала известь, которой был покрыт его товар. Тирсений склонялся к тому, что торговец выступил единственно как владелец транспортного средства: поскольку она не могла взять и попросить у меня денег на отъезд из Ольвии, ей пришлось расплачиваться тем, чем она располагала. Может быть; не знаю, да и не особенно интересно. За прожитые годы я пришел к заключению, что удовлетворение интереса к предметам, понять которые я заведомо не в состоянии, требует слишком больших усилий.

Фракийцы проявили неожиданную смекалку и так и не вернулись в город; будины, нанятые для нападения, напротив, остались — сперва как воины, затем как поселенцы. Земли они не просили, конечно, и правильно делали, поскольку Основатели нипочем бы не согласились ее выделить. Более того, они вообще никак не показывали, что собираются остаться тут навсегда. Они просто остались, зарабатывая на жизнь наемным трудом — товар, пользующийся большим спросом. Дело в том, что двенадцать лет высоконравственного и благородного свободного труда слегка нас всех изнурили. Как выяснилось, зрелище кого-то другого, занятого физическим трудом, весьма приятно, особенно если наслаждаться им из-под тенистого дерева с чащей вина в руке.

Думаю, так прошло шесть месяцев; шесть или семь со времени неудачного штурма деревни. Припоминаю, что до нас дошли слухи о великой битве между войском Александра и ратью персидского царя, случившейся у реки Граник, во время которой македонская пехота со своими абсурдно длинными копьями и тяжелая кавалерия Александра уничтожили персов; Александр, сражаясь в первых рядах, сломал два копья, потерял коня, но каким-то образом против всякой вероятности остался жив. В тот день, конечно, он был истинным Ахиллом, если не принимать в расчет счастливый конец; не знаю, понадобилось ли ему занимать трофеи у своих воинов, чтобы груда захваченных им в бою доспехов и оружия достигла почтенной высоты.