Читаем Александр у края света полностью

Вождь будинов кивнул и принялся отдавать приказы, а я тем временем присел и стал растирать ногу, терзаемую тысячами иголок. Вскоре мы потрусили к городу. Мы преодолели примерно половину пути, когда прискакал посыльный от тех будинов, которых я отправил в город, и сообщил, что город в безопасности, а выжившие в нападении стали подходить как раз одновременно с ними. Мне не очень-то понравилось слово «выжившие», но несмотря на то, что этот человек говорил по-гречески лучше всех остальных будинов, ничего более внятного я от него не добился. В любом случае, что случилось — то случилось. Не было никакой нужды нестись к городу, вывалив языки и рискуя свернуть шею. Остаток пути мы преодолели на нормальной скорости.

— Чтоб вам провалиться, где вы были? — заорали на меня, едва мы вошли в ворота.

Все обернулось не так плохо, как я предполагал.

Виноваты во всем оказались фракийцы. Коротко говоря, они расслабились; скот они гнали так медленно, что погоня настигла их куда скорее, чем было запланировано, и захватила их врасплох, ударив во фланги и с тыла. Противостоять такому маневру могла только хорошо обученная регулярная кавалерия, каковой наши дорогостоящие профессионалы почему-то не являлись. Они тут же запаниковали и бросились бежать, но вместо того, чтобы удирать в нужном направлении, кинулись на север и в результате вывели преследователей точнехонько к деревне. Им удалось оторваться (когда доходит до бескомпромиссного, решительного бегства, фракийцам нет равных), но так поздно, что скифский отряд прискакал к дому аккурат в тот момент, когда наше войско вышло к деревенским воротам, предвкушая безмятежное времяпровождение среди бессильных и беспомощных, а вовсе не битву с распаленными и крайне самоуверенными конными воинами.

В сложившихся обстоятельствах Марсамлепт и его люди показали себя с самой лучшей стороны. Они упражнялись в противокавалерийских маневрах с самого первого набега, и как только отпустило первое потрясение, показали, что не зря тратили время. Скифы, которые ринулись в атаку на копьях и саблях, вместо того чтобы крутиться в отдалении, выкрикивая оскорбления, вышли из свалки отнюдь не победителями. Я уж не помню, сколько их было убито по заявлениям участников; что более важно, с нашей стороны четверо получили серьезные ранения (один в результате потерял левую руку, второй лишился глаза, остальные поправились) и ни одного убитым. Человек, оставшийся без руки, был юным греком по имени Хризипп; незадолго до этого Агенор-каменщик взял его в ученики. Сам Агенор потерял шлем и получил саблей по лицу. Рану залечили, но шрам у него остался весьма примечательный, да и борода потом росла самым удивительным образом.

Драка совсем не напоминала преследование перепуганных фракийцев, и скифы откатились назад, перегруппировались и, заложив широкую петлю, заняли позицию между деревней и нашей армией. Возглавляющий отряд Марсамлепт решил, что за этот день они сделали достаточно и приказал отступать в полном порядке, и скифы этому не препятствовали. Наконец, чуть позже, по прибытии пятидесяти будинов, скифский отряд, до сего момента маячивший перед воротами, осыпал своих соплеменников градом стрел и атаковал, но будинам хватила здравого смысла убраться оттуда как можно скорее и по нескольким направлениям сразу, так что никто их них не пострадал.

Короче говоря, это был разгром, но все же не фатальный. Он заставил меня задуматься об уроках военной истории времен Миезы; о том, что большинство битв скорее проигрывались проигравшим, а не выигрывались победителем, и эта не стала исключением из правила. Собственно говоря, мы объявили случившееся победой и даже ритуально свалили в кучу захваченное оружие, как это заведено среди греков (поскольку мы не захватили абсолютно ничего, то понабрали сувенирных луков и сабель по всему городу, да еще немного заняли у будинов; позже, в темноте, будины незаметно подкрались к трофею и забрали свое имущество; никто, кажется, не заметил ничего странного. В конце концов, мы схватились с врагами и перебили значительное их количество («значительное количество» на военном жаргоне означает «не менее одного»), не потеряв при этом никого. Практические же мы убедились, что стратеги из нас никудышные, но деремся мы отлично, а попытки атаковать нашу тяжелую пехоту — занятие бесперспективное, так что, думаю, в итоге это предприятие принесло больше пользы, чем вреда, по крайней мере в ближайшей перспективе.

Ладно, после краткого разбора событий, назначения стражи на стены и сооружения трофея делать стало нечего, кроме как идти по домам. В моем случае это означало идти туда, где Феано или сидела, глядя в стену, или бесконечно вышагивала туда-сюда, или запиралась в задней комнате и практически растворялась в потоках слез; не самая привлекательная перспектива для человека, который провел весь долгий жаркий день, скрючившись за скалой. Поэтому когда ко мне подошли два иллирийца и довольно неуверенно предложили посетить их благодарственную церемонию, я подумал — а почему бы нет, и согласился.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза