Александр у края света

— Это бесчеловечно! — заорал он. — Это отвратительно! Я отказываюсь иметь с этим что-то общее!

Я улыбнулся.

— Не припоминаю, чтобы спрашивал твоего разрешения, — сказал я. — Так что все в порядке. Ох, ради всего святого, Продром, мы все согласились, что послезавтра мы атакуем скифскую деревню и перебьем всех живущих в ней скифов. На фоне этого решения маленькая ложь не имеет никакого значения.

Он уставился на меня так, будто я отрастил лишнюю голову.

— Поверить не могу, слышу такое, — сказал он, — из уст афинянина.

— Бывшего афинянина, — поправил я его. — А теперь, если только ты не разбираешься в пайке, проваливай, а по пути пристрой свою совесть туда, где она не будет тебя беспокоить. И на твоем месте следующие два дня я бы молчал, как дохлая рыба; ну, то есть, если ты не хочешь, чтобы скифы узнали, что мы для них готовим. У меня есть ощущение, что мы защищены меньше, чем должно, иначе откуда они узнали, что ворота останутся открытыми?

Он открыл рот, тут же закрыл его и побрел прочь, не говоря больше ни слова.

И если тебе интересно, с этого момента пайка у меня пошла как по маслу. Подозреваю, дело в том, что я взял наконец достаточно плавня.

При ближайшем рассмотрении средний фракиец оказывается вполне приличным малым. Думается мне, они пасут овец и коз так же, как мы, растят ячмень и бобы, спорят с женами, балуют детей, ссорятся с родственниками, ворчат на погоду, стареют и умирают в точности как все остальные. Средний фракиец, точно как и средний грек, рождается, живет и умирает в своей родной деревни, за всю свою жизнь не удаляясь от нее больше, чем на двадцать миль. Из этого следовало, что нанятые нами фракийцы не были средними, как и мы, впрочем. Таким образом, я не имею права заявить: все фракийцы никчемные вероломные уроды; я должен ограничить всю свою ненависть конкретной бандой фракийцев, с которыми мне пришлось иметь дело, и это даже к лучшему — чем меньше объектов, тем больше ненависти достанется каждому.

Никчемные, вероломные, трусливые уроды; они взяли наши деньги, получили относительно безопасное и исключительно простое задание и ухитрились его провалить. Я не приверженец теории, ставшей популярной в Антольвии вскоре после событий, которые я собираюсь описать, и глясящей, что они действовали намеренно — хотя бы потому, что они были слишком тупы для намеренных действий. Если бы они замыслили разрушить наш план, то не справились бы по недоумию и дела обернулись бы далеко не так скверно для нас, как это вышло в действительности.

Ты помнишь этот план, Фризевт, мой план — простой, прямолинейный, логичный план, согласно которому фракийцы отгоняют скифский скот, выманивая воинов из деревни и оставляя ее беззащитной перед нашими основными силами; когда скифы соображали, что их провели, они поворачивали обратно и попадали прямо в засаду.

Ну вот. Разве могло что-то пойти не так?

В назначенный день я решил идти с резервом, которому предстояло перехватить возвращающийся скифский отряд — отчасти потому, что это был единственный этап плана, чреватый неожиданностями; атака на беззащитную деревню обещала быть заурядной бойней, а чтобы организовать резню женщин и детей, не обязательно быть Александром или Брасидом — и это основная причина, по которой я хотел оказаться где-нибудь в другом месте. Я знаю, что это лицемерие и неуместная разборчивость, но хрена ли теперь.

Фракийцы выехали перед самым рассветом, а мы двинулись сразу после этого, поскольку должны были добираться до места засады пешком. Мы прибыли на позицию как раз вовремя, чтобы наблюдать, как скифы кинулись в погоню. Мы посмотрели, как они несутся галопом по талантливо оставленным фракийцами следам, грубо прикинули их число, которое замечательно совпало со сделанной ранее оценкой, а потом приложили все силы, чтобы тихо-спокойно ожидать их возвращения.

Мы ждали.

Долго ждали.

Никто не явился. Любой полдень покажется очень жарким, если скорчиться за камнем в полной броне, а поскольку никто не мог предвидеть, что мы проторчим здесь хотя бы вполовину так долго, запасами воды мы не озаботились. Оставаясь на позиции, мы не только рисковали зажариться до смерти, мы оказывались в изоляции — по всему выходило, что скифы догнали и уничтожили фракийцев, а потом, вдохновленные успехом, бросились на беззащитную Антольвию; уходя с позиции, мы могли попасть под удар на открытой местности и жестоко поплатиться.

На этой стадии рассуждений я сдался. Так ли, этак ли, мысленный образ толпы разъяренных Основателей, вопящих — как можно было оказаться таким идиотом, чтобы..? — пугал меня далеко не так сильно, как вероятное истребление друзей и соседей конными варварами.

— Возвращаемся в город, — приказал я, — со всей возможной поспешностью. Вы (обращаясь к сотне с лишним конных лучников-будинов) — разделитесь: пятьдесят с нами в город, остальные — к деревне. Узнайте, что там происходит, отправьте мне сообщение и делайте все, что нужно, если обнаружите врага. Понятно?