Александр Великий. Мечта о братстве народов

Так писал римлянин Квинт Курций Руф; в своей «Истории Александра Великого» он пользовался преимущественно сведениями из Клитарха, александрийского историка, который, правда, не принимал участия в военном походе, но сразу же после смерти Александра стал расспрашивать командиров, солдат, придворных — словом, очевидцев тех событий, собирал дневники, письма, сообщения, расспрашивал также и греков, воевавших на стороне персов. Оставшиеся «белые пятна» расцвечивала его неуемная фантазия, и теперь уже нельзя понять, где кончается подлинная история и начинается исторический роман. Но это не умаляет значения его произведения, тем более что оно написано блестяще. Во всяком случае, Дройзен, самый авторитетный исследователь биографии Александра Македонского, упрекал Клитарха в том, что он, игнорируя документальные свидетельства, выдумывал небылицы, столь часто повторяемые отдельными более поздними авторами, что со временем эти домыслы стали восприниматься как достоверные факты.

В случае с Таис, дорогой гетерой, которая позже стала женой фараона (заслуживающая внимания карьера для девушки из Афин), Дройзен, несомненно, прав. Действительно, невозможно поверить в то, что Александр, поддавшись на уговоры какой-то пьяной гетеры, мог совершить подобного рода варварский акт. К тому же и Арриан совсем по-иному описывает и сам поджог, и его причины. Наряду с другими источниками он использовал труды Птолемея, делал из них выписки, как тогда говорили. Полководцу, телохранителю и адъютанту царя, как и всем высшим военным чинам, было что вспомнить, когда он в Египте взялся за перо; правда, местами эти воспоминания несколько приукрашены, но именно Птолемею обязаны потомки достоверными сведениями о великой войне, которые, однако, не в последнюю очередь были основаны на эфемеридах — официальных дневниках.

«Царский дворец персов, — пишет Арриан, — он сжег, несмотря на совет Пармениона сохранить его, ибо глупо разрушать то, что тебе же и принадлежит. К тому же и народы Азии впоследствии не будут выказывать ему свои симпатии, потому что перестанут смотреть на него как на истинного правителя, а станут считать всего лишь завоевателем, который напал на их страны. Но он ответил, что должен отомстить персам за то, что они по пути в Элладу разрушили Афины и сожгли божества, а также наказать за все то, что они еще сделали грекам».

Совершал ли Александр этот акт возмездия под воздействием винных паров или же поступал холодно и расчетливо? Об этом еще до сих спорят сторонники Руфа, Плутарха и Арриана. Ответ на вопрос дали археологи.

Следы пожара были обнаружены, главным образом, в Ападане и Стоколонном зале, где колонны потрескались, кирпич выгорел, пол покрылся толстым слоем древесной золы. Другие здания — такие, как дворец Ксеркса, — преимущественно имели механические повреждения. Так, например, во дворце Ксеркса колонны явно были обрушены при помощи таранов. Но как вообще оказалось возможным устроить пожар в таком огромном зале? Для этого было недостаточно поджечь ковры, занавеси, деревянные оконные рамы, ставни и двери и ждать, пока огонь доберется до высокого двадцатиметрового потолка из кедрового дерева. Эти ожидания были бы напрасными. Если следовать совету Фридриха Крефтера из института Востока в Чикаго, то следовало развести в Ападане огромный многослойный костер из балочных перекрытий соседних дворцов и деревянной опалубки ворот. Должны были сгореть лишь тронный зал, символ персидского мирового государства, и дворец ненавистного Ксеркса. Другие здания пытались сохранить от огня с помощью специальных противопожарных отрядов.

В ходе археологических изысканий обнаружилось и еще одно косвенное свидетельство тщательно подготовленного поджога: все драгоценные предметы, вероятно, были заранее унесены из обоих залов; ученые, производившие раскопки, ничего не нашли из тех сокровищ, которые, несомненно, должны были здесь находиться.

Итак, археологи подтвердили правоту Арриана — и ничем не опровергли доводы Квинта Руфа. Это лишь кажущееся противоречие. Ибо даже если вся акция и была спланирована, осуществляли ее подобно празднеству в честь Диониса. Как представляется, в действительности пожар Персеполя был для античного мира апофеозом и предвестником новых событий. В его пламени исчезла целая эпоха, и из пепла родился новый мир. Он должен был стать, по мнению Александра, грандиозным огненным символом грядущих перемен. «Страшная азиатская страна, о царь и господин, повержена в прах», — говорится в «Персах» Эсхила.