Александр Вертинский

«Рукописи моих романсов лежали передо мной на столе. Издатель (я продавал свои вещи издательству «Детлаф») сидел напротив меня, и я вынул «Ваши пальцы пахнут ладаном» из пачки, перечел текст и надписал:

“Королеве экрана – Вере Холодной”.

Да, но «Королевы» моей уже не было в живых!»

Вере Холодной Вертинский посвятил еще один песенный шедевр: как бы вослед ушедшей без возврата…

Ах, где же Вы, мой маленький креольчик,Мой смуглый принц с Антильских островов,Мой маленький китайский колокольчик,Капризный, как дитя, как песенка без слов?

«Брат Пьеро» на кровавых подмостках войны

Начиналась Первая мировая война. Избавиться от наркотической зависимости Вертинскому удалось после того, как он попал на фронт. Как он оказался на фронте? Это произошло, по словам дочери Анастасии, следующим образом:

«Отец увидел толпу людей возле особняка купеческой дочери Марии Морозовой на Арбате. Это с вокзала привозили раненых. Их выносили на носилках из карет, а в доме уже работали доктора. Отец просто подошел и стал помогать. Врач присмотрелся к высокому пареньку и позвал к себе в перевязочную – разматывать грязные бинты и промывать раны.

– Почему меня? – спросит Вертинский позднее».

И услышит:

«– Руки мне твои понравились. Тонкие, длинные, артистические пальцы. Чувствительные. Такие не сделают больно».

За неспешной кропотливой работой прошла ночь, другая, третья. Мобилизованный санитар едва держался на ногах, но духом не падал, и в перевязочной ему нравилось. Врач, поняв, что ему повезло, стал учить его «фирменному» бинтованию.

Что такое санитарный поезд в Первой мировой войне, я совершенно неожиданно узнал из источника, который находился по ту сторону фронта. Известный в Европе писатель Стефан Цвейг, служивший в то время в штабе австрийской армии, с содроганием вспоминает о санитарном поезде, состоящем из обыкновенных товарных вагонов с узкими щелями для воздуха вместо окон, освещенных внутри коптящими керосиновыми лампами. В них вплотную рядами стояли примитивные нары, и все они были заняты стонущими, потными, мертвенно-бледными людьми, которые хрипели от недостатка воздуха и густого запаха экскрементов и йодоформа. Солдаты-санитары скорее бродили, чем ходили, – настолько были переутомлены. Прикрытые давно пропитанными кровью грубошерстными одеялами, люди лежали на соломе или жестких нарах, и в каждом таком вагоне среди стонущих и умирающих было уже по два или три покойника…

Не думаю, что санитарные поезда по эту сторону фронта были более «комфортабельными». Как записано в книге учета работы медицинского персонала, санитар 68-го поезда имени Марии Саввишны Морозовой Всероссийского союза земств и городов Александр Вертинский сделал около 3,5 тысяч перевязок. За год пребывания на фронте – 3,5 тысячи перевязок! 10–12 перевязок за день!

И тем не менее он успевал помогать писать раненым письма домой, присутствовал на операциях, а вскоре и ассистировал хирургу. В конце концов, в доме у Веры Холодной он появился с письмом с фронта от ее раненого мужа. В свободное от операций и перевязок время, если таковое выпадало, Вертинский устраивает выступления для раненых: читает Тэффи, Блока, Северянина. Прицепив к белому халату помпоны, поет собственные песни. Солдаты любили эти импровизированные концерты, по душе был им и «брат Пьеро», как они называли этого необычного санитара…

Грим печального Пьеро, Пьеро-утешителя, родился спонтанно. На фронте Пьеро Вертинского был в буквальном смысле этого слова Утешителем.

Вот вам и «изломанный декадент»…

Кстати, никакой изломанности, болезненности, ущербности в его Пьеро не ощущалось. И не могло ощущаться, это все выдумки досужих фантазеров. Вертинский был атлетически сложенным мужчиной, с ярко выраженным мужским началом, и его песни-грезы о любви звучали убедительно и неотразимо. Держитесь, ребята, и на вашей улице будет праздник!