Но в тот вечер Медвежонок не звонил, что обычно означало, что он работает, и мы сидели на крыше вдвоем. Дневная жара только недавно схлынула, уступив место приятной прохладе, и розово-голубые сумерки стремительно гасли, все ярче расцветая электрическими огнями. Ночь в Зеленом городе обычно наступала очень быстро. После захода солнца трепещущий, полупрозрачный свет наполнял мир вокруг всего несколько минут, а потом кто-то словно бы резко опускал непроглядный черный занавес, проглатывающий остатки дня. С приходом темноты Йон всегда оживлялся, становился более энергичным и каким-то нетерпеливым. Сидя на крыше, глядя на небо и на город, он глубоко дышал, раздувая ноздри, и я могла лишь догадываться, что происходило у него в голове. Когда же я пыталась настроиться на его волну с помощью нашей связи, меня захлестывало калейдоскопом смутных образов и ощущением пульсирующего в венах адреналина. Ночь звала его, она пробуждала в нем дух Великого Зверя, что жаждал скорости, охоты и опасности. Сама я никогда подобного не ощущала, предпочитая проводить ночь под крышей, в тепле и безопасности, но сейчас, сидя рядом с ним и почти глядя на мир его глазами, я не могла не признать, что в самой идее о пустых улицах, так резко менявшихся после наступления темноты, было что-то манящее и будоражащее. Как если бы привычный мир по ночам полностью исчезал и, не меняя декораций, начинал совершенно иную историю.
— Хочешь, мы можем спуститься, — негромко проговорила я, положив ладонь ему на плечо. Йон встрепенулся, словно вырванный из каких-то своих собственных размышлений, и перевел на меня слегка затуманенный взгляд, в котором далеко не сразу вспыхнуло понимание того, что он услышал.
— Хочешь прогуляться? — удивленно переспросил он.
— Почему бы нет, — кивнула я. — Мы прожили тут уже сколько? Недели две? И до сих пор ни разу не гуляли после заката. Нужно исправлять это странное недоразумение.
— Но я думал, что ты не любитель… ночных прогулок, — качнул головой альфа, все еще глядя на меня с некоторым сомнением.
— Я любитель тебя, — с мягкой улыбкой пожала плечами я, обнимая его со спины и коротко прижимаясь губами к его шее. — И я хочу понять, почему ночь так манит тебя. Что в ней такого… особенного. Покажи мне мир таким, каким его видишь ты, Йон.
Он хмыкнул, тоже улыбнувшись уголком губ, а потом без особых усилий поднялся на ноги вместе со мной, продев руки мне под колени.
— Ночь похожа на охотничьи угодья, по которым бегают стада непуганых оленей, — произнес он, оглядывая раскинувшийся вокруг нас город. — На еще не покоренную женщину, которая так и ждет, чтобы ты коснулся самых чувствительных уголков ее тела. На сокровищницу, которую еще не нашли и не разграбили. Каждая новая ночь полна возможностей, потаенных и скрытых, и они все там, ждут того, кто ими воспользуется.
— И опасностей, — добавила я, поежившись и крепче обхватив его за плечи.
— Опасность меня не пугает, — мотнул головой альфа. — Она меня возбуждает.
На это я ничего не ответила, лишь судорожно выдохнула и прикрыла глаза. В этом был весь Йон, такой, каким я узнала его за эти месяцы совместной жизни. Его всегда манило что-то, до чего он не мог дотянуться, что-то скрытое во мраке, что-то, чему он сам едва ли мог подобрать имя. Его манил хаос, первозданный и первобытный, дикий и непредсказуемый. Он был из тех, кто никогда бы не смог жить тихой неприметной жизнью, зарабатывая на нее на стабильной работе и каждый день возвращаясь домой к накрытому столу, благочестивой жене и пищащим от радости детенышам. При всем желании я не могла представить его в подобной обстановке, не могла поверить, что однажды что-то внутри него настолько изменится, что он согласится осесть где-то и прекратить вечно рваться в темноту, за горизонт, сквозь огни и захлебывающийся своими соками мир. Он жил движением, переменами, отсутствием предсказуемости, и лишь дорога от одного привала к другому наполняла его истинным восторгом и радостью жизни.