В этот момент Йон снова вышел с двумя рюкзаками в руках, и мы с его отцом одновременно повернули головы в его сторону, ощущая себя тайными заговорщиками, которые планируют возвести на трон незаконнорожденного наследника. Мой альфа же, не обращая на нас особого внимания, закрыл глаза, глубоко вдохнул и замер так на несколько секунд, словно пытаясь сохранить в памяти это раннее утро в росистом саду. Окаченный солнцем, полный жизни и первобытной, яростной силы, он, кажется, навечно отпечатался у меня в памяти в ту секунду, и я вдруг поняла, что, что бы ни ждало нас в будущем, мы обязательно со всем справимся. Я со всем справлюсь для того, чтобы его огонь продолжал гореть так ярко и влюблять меня в себя снова и снова.
В Восточный город мы прибыли вечером. На вокзале было, как всегда, полно народу, а когда мы выходили в город, к нам метнулся какой-то мужчина в тряпье с огромной картонной табличкой на груди, текст на которой я полностью прочесть не успела. Поняла лишь, что там было что-то про конец света.
— Покайтесь в своих грехах, пока не поздно! — шипящим, словно сдувающаяся шина голосом воскликнул он, потрясая сжатыми кулаками, и Йон едва успел прикрыть меня от него, когда тот хотел схватить меня за руку.
— Иди, куда шел, друг, — посоветовал ему мой альфа, окатывая его волной недвусмысленно агрессивного запаха. — Здесь тебе ловить нечего.
— Он все видит! — понизив тон, пробормотал бродяга, встряхивая патлатой головой и бессмысленно вращая выпученными глазами. — Вам не спрятаться от его взора!
— Не сомневаюсь, — мрачно кивнул Йон и, отодвинув его с пути, крепко сжал меня за руку и повел за собой.
— Вот мы и вернулись, — резюмировала я, разглядывая огромные кричащие биллборды по обе стороны дороги и плотный поток прохожих, стекающийся к входу в метро.
— Попали в самые вечерние пробки, — с неохотой признал он. — Об этом я как-то не подумал, когда брал билеты.
— Ничего, прорвемся, — коротко улыбнулась я, ободряюще стиснув его пальцы.
В переходе метро нас встретила печальная и надрывная музыка. Одинокая омега в легком ситцевом платье играла на скрипке, покачиваясь в такт звучащей мелодии всем своим гибким стройным телом. Неподалеку от нее стоял хмурый альфа, следивший за тем, чтобы завороженные ее игрой и не менее пронзительно навязчивым запахом слушатели не распускали руки. Когда мы проходили мимо, она как раз закончила одну пьесу и собиралась приступить к следующей. Я поймала взгляд ее стеклянно-серых глаз, и меня на мгновение захлестнуло холодом. Они были такими же пустыми, как глаза той омеги, что развлекала Джерома Стоуна в день нашей первой с ним встречи. Может быть, конечно, это было просто совпадением или неудачной игрой света и тени, но позже я никак не могла выкинуть ее из головы. Отчего-то это показалось мне дурным предзнаменованием.
— А здесь… ничего не изменилось, — вынуждена была признать я, когда мы наконец вышли на своей станции на другом конце ветки метро и снова оказались на свежем воздухе. Из-за низко стелющихся над городом туч уже стемнело, ветер пах выхлопными газами, сточными водами и сыростью.
— А с чего бы вдруг? — почти удивился моему замечанию Йон, перешагивая через ноги мирно храпящего Тихого Тома, что сегодня снова обретался возле спуска в подземку. Наклонившись, мой альфа высыпал мелочь из своего кармана ему в пластиковый стаканчик, и тот как будто бы даже пробурчал в ответ какие-то слова благодарности.
— Наверное, это особенность нашей психики. Когда мы что-то меняем в своей жизни, пусть даже просто обстановку, то начинаем подсознательно ждать, что изменится и все остальное. Тронется, как вагоны за основным составом, — предположила я, наблюдая за ним.
— Уж точно не в этом квартале, маленькая омега, — хмыкнул альфа, снова выпрямляясь и поправляя рюкзак на плечах. — Готов спорить, этот пейзаж не менялся уже лет тридцать, если не больше. Чтобы в эту часть города заглянули масштабные перемены, должно произойти что-то… уж совсем из ряда вон выходящее.