Али-Баба и сорок разбойниц

Самое интересное, что ему все сходило с рук. Так вот, написав текст очередной передачи, Николя отнес его машинистке. Там была фраза: «Входит служка, отдает митру архиерею». Для тех, кто не знает, поясню: митра – это такая шапка, часть облачения архиерея.

Машинистка то ли не разобрала почерк Николаши, то ли опечаталась, но к редактору текст отправился в таком виде: «Служка отдает литру архиерею». Редактор возмутился и исправил текст: «Служка отдает архиерею литр водки». Бумажка пошла по кругу дальше и добралась до главного проверяющего. Тот сначала раскричался:

– Пошлятина, такое нельзя выдавать в эфир! – Но потом успокоился и заявил: – Впрочем: обличение пьянства в среде попов хорошая тема, только мне не нравится слово «литр». – Он схватил ручку, и фраза приобрела такой вид: «Служка отдает чекушку водки архиерею». Затем на текст легла виза, и бумажонка, совершив круг, вернулась к Николаше. Тот, схватившись за сердце, увидел, как слово «митра» было сначала превращено в «литру», потом трансформировалось в «литр водки», затем стало «чекушкой». Главного редактора не было на работе, пока текст «шел» к Николя назад, начальство убыло на очередное совещание. Совершить обратное превращение «чекушки» в «митру» мог только верховный главнокомандующий на радио. Бедному Николаше по правилам надлежало записать для эфира безумную фразу про архиерея и бутылку «огненной воды». Мамонов мучился, переживал, но в конце концов нарушил предписания и прочел предложение в первозданном варианте. Честь архиерея была спасена. Интересно, сколько бы минут сумели проработать при прежних порядках на радио самозабвенные грубияны Маня и Паша? Да, я определенно старею, вот уже начались ностальгические воспоминания о молодости…

– Ваня, вставай, – раздалось в комнате.

Я рывком сел и пару секунд очумело смотрел на часы. Наконец я понял: семь утра. Заснул я вчера просто мгновенно.

– Ваня, – стучала в мою дверь Нора, – быстро открывай, ну сколько можно спать?

Я вскочил, накинул на себя халат и распахнул дверь. С недовольным видом Элеонора вкатилась в комнату.

– С каких пор ты решил баррикадироваться? – сердито поинтересовалась она.

– Ну… Муся…

– Ясно, – оборвала меня Нора, – можешь не продолжать. Так, я все поняла!

– Вы о чем?

– Знаю, вернее, предполагаю, где Ирина! – торжествующе заявила Нора. – Осталось уточнить мелкие детали. Немедленно поезжай в «Голубое солнце», там…

– Сейчас семь утра, – осторожно напомнил я.

– Четверть восьмого, – не преминула настоять на своем Нора, – пока ты провозишься в ванной, пока позавтракаешь…

Услыхав последний глагол, я вздрогнул:

– Я просто хлебну кофе!

– Так нас и отпустят, – печально вздохнула Нора, – там уже оладьи жарят! Кстати, Ваня, ты толстеешь! Растешь, как на дрожжах! Ешь меньше, занимайся спортом, не сиди на одном месте! Давай собирайся! Оденешься – приходи в кабинет, я расскажу тебе, что предстоит делать.

Я молча поплелся в ванную. Нора, как все женщины, обладает просто железобетонной логикой. Ну каким образом можно соблюсти диету, имея в доме Мусю и Ореста Михайловича? И когда заниматься спортом, если весь день, высунув язык, я ношусь по городу?

Уложив в себя гору оладий, обильно сдобренных сметаной, вареньем и сгущенкой, я, ощущая себя Гаргантюа, поехал в «Голубое солнце». Нора велела всенепременно выполнить две задачи. Во-первых, попытаться поговорить с Катей и, во-вторых, познакомиться с работой шахматного кружка.

– Узнай, – строго внушала мне Элеонора, – чем они там занимаются, потолкайся на занятиях…

– Зачем? При чем тут шахматы?

– Есть у меня мыслишка, – загадочно ответила Нора, – кстати, книга «Люди и игры» есть в моей библиотеке, спасибо госпоже Базилевич за идею, ладно, потом все тебе объясню, сейчас некогда.

В «Голубом солнце» меня встретили как родного. Ираида Сергеевна, улыбаясь, сообщила:

– Иван Павлович, чем бы вы хотели заняться? Сразу сядете за изучение историй болезни? Или начнете прием больных?

– Лучше я с бумагами посижу, – испугался я.

– Конечно, дружочек, – согласилась главврач, – как там Аристарх Владиленович?

– Спасибо, – бойко ответил я, – дядюшка чувствует себя прекрасно.

Меня отвели в кабинет и посадили у компьютера. Два часа мне пришлось провести в томительном безделье. Потом, когда я уже совсем было собрался выйти, появилась Ираида Сергеевна.

Она покусала нижнюю губу, потом сказала:

– Уважаемый Иван Павлович, вы мне сразу понравились!

– Взаимно, – галантно ответил я.

– Редко сейчас встретишь человека такого воспитания, – залилась соловьем дама, – вот у меня есть сын, тоже замечательный мальчик, умница, работяга. Сейчас он оканчивает аспирантуру, написал кандидатскую в срок, через несколько дней защита, знаете где?

– Нет.