Али-баба и тридцать девять плюс один разбойник

А разгоряченный ненавистью и жадностью Касым ввалился в жилище Али-бабы, едва не вынеся дверь. Молодой дровосек как раз только-только вернулся с базара и, сидя у окна, с любовью поглаживал ладную рукоять новенького, крепкого топора с остро отточенным, сверкающим на солнце лезвием. На запыхавшегося Касыма, с треском и грохотом возникшего в комнате, юноша совершенно никак не прореагировал, продолжая любоваться топором.

– Здравствуй, брат Касым, – не оборачиваясь, произнес Али-баба. – Ты так спешил принести мне дарственную на мою половину дома, что едва не развалил его?

– Какую еще дарственную? – вспылил Касым.

– Как, ты уже забыл? – Али-баба отложил топор в сторонку и поднялся навстречу незваному гостю. – Ты же сам недавно говорил, что даришь мне половину дома.

– Говорил, но ты опять надул меня, о проклятый мошенник!

– Не понимаю тебя, – лишь пожал плечами Али-баба. – Ты ворвался в мой дом, угрожал мне, забрал все наше золото и еще называешь меня мошенником?

– Ах ты…

– Спокойно, Касым, – остановил брата Али-баба. – Говори, чего тебе опять от меня понадобилось?

– Айгуль… то есть, я хочу знать, где ты добыл мешок золота, будь он неладен!

– Ах, вон в чем дело! – покачал головой Али-баба, отворачиваясь к окну. – Оказывается, твоя дорогая женушка взбаламутила тебя, и ты прибежал ко мне, пылая гневом, чтобы выпытать, где хранятся несметные сокровища. Ей мало того, что я вам отдал?

– Мало! Мне мало! И ей. Всем! – задыхаясь от жадности, выпалил Касым. – У меня большая семья.

– Прости, брат, но твоей большой семье придется довольствоваться тем малым, что ты у меня отнял.

– Как так? – смешался Касым, покачнувшись на месте от подобной наглости.

– Очень просто. Ни тебе, ни кому бы то ни было еще я никогда не скажу, где взял золото. Я обещал, а обещания, ты знаешь, я держать умею. В отличие от некоторых, – с укором заметил Али-баба.

– Это ты о доме? Так я того… не отказываюсь от своих слов, – залебезил Касым. – Хочешь, я прямо сейчас напишу тебе расписку?

– Пиши, только знай: расписка не поможет тебе добыть денег, которых так алчет твой ненаглядный воробушек или козленочек – уж не помню, кто из них конкретно.

– Ну, Али-бобочка, родной, – захныкал Касым, опускаясь на колени. – Брат! Ты ведь мне брат?

– Не уверен, – подумав, с сомнением произнес Али-баба.

– Неважно! – отмахнулся Касым. – Я перепишу на тебя весь дом. Хочешь?

– Нет, не хочу.

Али-баба уселся под окном и опять взял в руки топор. Пустой разговор ему уже порядком успел наскучить.

– Тебе не нужен этот дом? Хорошо, я тебе куплю другой! Тебе и нашей дорогой маме, только скажи, где ты взял деньги?

– А знаешь, неплохая мысль!

– Значит, скажешь? – обрадовался Касым.

– Я про другой дом. Как говорится, чем дальше, тем роднее. А про мешок все равно ничего не скажу.

– У-у, несносный шакал! Говори сей же час, иначе я… я…

Касым завертел головой, не в силах сообразить, чем можно досадить Али-бабе.

– Что?

– Иначе я буду петь под твоими окнами, пока ты не сойдешь с ума, вот! – нашелся наконец Касым. – О, ты проклянешь тот час, когда связался со мной! Я обещаю тебе.

– Что ж, пой, – безразлично пожал плечами Али-баба. – Я люблю, когда поют.

– Ну смотри. – Касым скрипнул зубами, поднялся с колен и погрозил брату пальцем. – Ты сам напросился – теперь держись!

– Обязательно, брат.

– Хорошо же, – прошипел тот, брызжа слюной. – Я сейчас, только горло немного промочу.

– Ага. Да ты не торопись, я подожду.

– Мерзкий пройдоха, вшивый дровосек, хорек языкатый.

– Разумеется, дорогой брат. Это все?

– У-у! – взвыл Касым и пулей вылетел во двор.

Лишь за толстяком захлопнулась входная дверь, как со двора донеслись сильный грохот и треск дерева.

– Чтоб тебя шайтан побрал с твоим проклятым сундуком, будь он неладен! – гаркнул на всю улицу Касым, выбираясь из деревянных обломков и подвывая от боли в зашибленных местах.

– Ну вот, мама, ваш сундук и сгодился на праведное дело, – заметил Али-баба, на что старушка только головой покачала. Веселости сына она вовсе не разделяла.

Касым вернулся с дутаром лишь поздно вечером, когда Али-баба с матерью уже собирались укладываться спать. Удобно устроившись под распахнутым настежь окном, Касым ударил по струнам и, отчаянно фальшивя, завел нудную песню о том, как бабочка порхала с цветка на цветок в поисках нектара, но весь нектар уже унесли проклятые пчелы, и бабочка должна была помереть с голоду… и так далее, в том же духе.

Али-бабу пение брата сначала забавляло, но потом ему стало совершенно невмоготу. Хотелось встать, подойти к окну и огреть Касыма чем-нибудь тяжелым, да так, чтобы он вообще разучился рот открывать и дергать струны. Но Али-баба решил подождать, чем все закончится, ведь не будет же Касым драть глотку всю ночь напролет, распугивая ночных тварей и не давая покоя соседям.