Алиби. Искусство обмана

– Была бы у меня еще одна жизнь, я бы обязательно потратил ее на утехи с тобой, любой твой каприз был бы для меня законом.

– За мой каприз можно уголовную статью получить.

Решетников искренне рассмеялся.

– Ну, будет продолжение?

– Увы, мне надо побыть одному.

Девушка поморщилась:

– Какая-то глупость. А зачем ты сюда пришел? Ты же ищешь встречи со мной, подсознательно.

Решетников удивленно протянул:

– Ничего себе, – и, обратившись к Достоевскому, спросил: – Это правда?

– Чушь, – решительно ответил тот.

– Мой друг говорит, что вы не правы. Даже настаивает, – сказал Решетников девушке.

Она с недоумением ждала пояснений.

– Да, забыл представить – мой вымышленный друг Достоевский Федор Михайлович. Если раньше я немного стеснялся его, то теперь нет, открыто выхожу с ним в свет. – Решетников махнул в сторону, где стоял писатель.

– Ладно, я буду еще здесь полчаса, – нахмурилась собеседница. – Думай.

– Слушай, а чего ты так ко мне со всей душой? Может, во мне действительно что-то есть, а я и не замечаю?

Она задумалась, подыскивая ответ.

– Или ты так со всеми мужиками?

Юля (так звали незнакомку) сурово сказала:

– Дурак? Я учительница начальных классов.

– Что-то тянет ко мне педагогов, – усмехнулся Решетников.

– Да. В тебе что-то есть. Немного от моего отца, немного от Шона Коннери, чуть-чуть от Зидана, моему подсознанию ты определенно приглянулся.

– Но предупреждаю, я не очень владею этими соблазнительными телодвижениями. Жена была недовольна, поэтому ушла к другому.

– Значит, не умела пользоваться.

Решетников благодарно улыбнулся:

– Я всерьез подумаю над твоим любезным предложением.

Девушка отошла и села за барную стойку. Решетников проводил ее пристальным взглядом. Затем жестом показал официанту, чтобы тот принес стопку «Егермайстера».

– Ты готов слушать? – заговорил Достоевский.

– Федор Михайлович, я вот о чем думаю. Моя жена разбудила во мне комплекс неполноценности… При этом у меня есть девушка, которая в восторге от меня в постели, настоящая писательская жена. Это ли не судьба – мол, успокойся, вот твой человек, живи.

Говоря это, Решетников наблюдал, как к девушке подходит респектабельный мужчина, а она его тут же отшивает, настолько жестко и беспощадно, что тот обиженно выходит из бара.

– Но с Красовской я не уверен, что не изображает, не подыгрывает, – продолжал Решетников. – А вот эта девушка мне скажет правду. Она либо заберет надежду, либо вдохновит на свершения.

– Слушай, я тебе собрался рассказать…

Решетников перебил Достоевского:

– Я буду готов слушать, но позже.

С этими словами он поднялся и направился к девушке за барной стойкой.

Через пять минут они с Юлей уединились в кабинке мужского туалета. Она уселась на закрытую крышку унитаза и принялась расстегивать Решетникову ремень и брюки.

– У тебя очень красивый член, – вдруг сказала она.

– Я уже и не знаю, как тебя хвалить, – ответил Решетников.

Из соседней кабинки доносился голос Достоевского:

– Есть что-то символичное в том, что люди паршивыми делами любят заниматься в паршивых местах. Захотел глотка свободы? Свобода не в том, чтоб не сдерживать себя, а в том, чтоб владеть собой, Петя. Как ты там говоришь? Не спасешься ты, ой не спасешься.

Девушка попросила:

– Если не сложно, называй меня Юлия Владимировна.

– Конечно, Юлия Владимировна, я не выучил урок.

– И ни слова про уроки. Это совсем другое. Личное.

– Так ты правда хочешь узнать, чем все кончится, если не напишешь роман? – говорил Достоевский.

– Да.

Юля оторвалась от своего занятия и спросила:

– Что да?

– Да, ты не против, если я буду говорить с вымышленным другом в это время?

– С Достоевским? Давай, беседуй…

Юля вновь со страстью возобновила оральные ласки.

– Как так вышло, что у тебя получилось так, как получилось? Ты же драматург, неужели не задумывался? – говорил Достоевский.

– Вы были правы, я – интересный персонаж.

– Что, если это фатум? Провидение?

Решетников поднял Юлию, поставил перед собой и занялся с ней сексом, при этом не прерывая беседу.

– А то, что я трахался с учительницей сына, а жена мне изменила – это тоже провидение?

– Нет, это ты сам. Твой брат умер, и вместо серьезного подхода, переоценки жизни ты снова решил сохранить комфорт, сделать себе не так больно, создать агентство, которое уважало твое Эго. ТЫ тут был богом, высшим разумом. Это не ради помощи ближнему, ты сам признался. И именно начав вторую жизнь, ты упустил жену, сына, случилась измена. И ты снова решил все быстро исправить, как в агентстве, но ничего не получалось. И сейчас ты имеешь то, что имеешь.

Решетников, не прерывая механических движений, задумался.

– Знаешь, чего больше всего в жизни хотел Пушкин? – спросил Достоевский.

– Чего?

– За границу.

– Слышал.

– И знаешь, чего не поехал?

– Царь не пустил.

– Не царь.

– Высший разум?

Юля, бывшая спиной к Решетникову, обернулась:

– О, мне нравится высший разум.

– Конечно, он создал эту позу, Юлия Владимировна. Продолжайте, Федор Михайлович.

– Именно. Он понимал, этот высший разум, если Пушкин уедет за границу – будет кутить и погибнет, бесславно.

– Ну и пусть! Пусть! Пусть бы погиб! Сдох бы пусть, но сам!

– Пушкин был нужен России.