Алиенист

Ресторанчик мы покинули примерно около трех ночи, убежденные, что сможем. Задача все же стояла не из легких, и одолеть ее мы не могли, хорошенько не выспавшись. Все разъехались по домам, предвкушая отдых; однако к десяти утра в четверг все собрались в штаб-квартире, готовые к разработке стратегии. Братьев несколько выбило из колеи отсутствие пятого стола, равно как и наличие нового почерка на доске с тезисами, но, в конце концов, они были опытными детективами и сосредоточились на деле, а все, что к нему не относилось, к нему не относилось.

— Если никто не возражает, — начал Люциус, с интересом освежая знакомство с кипами бумаг у себя на столе, — я могу предложить отправную точку. — Каждый из нас промычал нечто одобрительное, и Люциус вытянул руку к правой стороне доски, а именно — к слову КРЫШИ. — Помните ли вы, Джон, то, что сказали про убийцу, когда вы с Маркусом впервые побывали в «Золотом Правиле»? — Я напряг память.

— Контроль, — произнес я единственное слово, так ясно пришедшее мне в голову той ночью, когда мы стояли на крыше жалкого заведения Виски-Энн.

— Именно, — подхватил Маркус. — Наверху он постоянно выказывает полную уверенность в себе.

— Да, — согласился Люциус, после чего встал и подошел к доске. — Ну, в общем, моя идея заключается вот в чем: мы потратили немало времени, изучая кошмары этого человека — реальный, которым было его прошлое, и ментальные, терзающие его сейчас. Однако планируя свои злодеяния, он не ведет себя как измученная, испуганная душа. Он агрессивен и предусмотрителен. Он активно действует, а не просто реагирует — и, как мы видели по его письму, восхищается собственной даровитостью. Откуда это у него?

— Откуда у него что? — не понял я.

— Эта уверенность, — пояснил Люциус. — Даровитость-то мы еще можем объяснить — фактически мы это уже сделали.

— Это изворотливость, — сказал Сара. — Такая часто вырабатывается у притесняемых детей.

— Вот именно. — Люциус быстро закивал лысеющей головой, после чего достал платок и стер со лба и черепа неизбежную испарину. Я с восторгом наблюдал за этим знакомым нервическим жестом. — Однако с чего взяться уверенности? Откуда она у мальчика с таким прошлым?

— Ну, быть может, что-то пришло к нему в армии? — предположил Маркус.

— Кое-что. Возможно, — согласился Люциус, не без удовольствия входя в роль лектора. — Но мне кажется, корни здесь следует искать гораздо глубже. Скажите, Джон, не говорил ли вам Адам Дьюри о том, что тик у его брата успокаивался, когда они оказывались в горах? — Я подтвердил, что именно это он и говорил. — Скалолазание и охота, — задумчиво продолжил Люциус. — Похоже, страдания он мог облегчить только этими занятиями. А теперь он делает это на крышах.

Маркус удивленно посмотрел на брата и покачал головой:

— Может, ты все же объяснишь нам, о чем ты? Одно дело — играть в кошки-мышки с доктором Крайцлером и совершенно другое…

— Если только ты предоставишь мне минуту времени, большое спасибо, — прервал его Люциус, поднимая вверх указательный палец. — Я вот что хочу сказать: чтобы узнать, чем он занимается в жизни сейчас,

нужно пройти по следу того, от чего ему становится безопасно, а не по следу его кошмаров. Он охотится и убивает на крышах, а все его жертвы — дети. Это указывает на то, что контроль над ситуацией — самое главное в его жизни. Мы знаем, откуда его одержимость детьми. Нам также известно о его страсти к охоте. Но вот крыши? До 1886 года он практически не жил в больших городах, однако знает их вдоль и поперек — настолько, что застает врасплох даже нас, понимаете? Подобные знания не приходят сами по себе.

— Постойте, — сказала Сара, медленно качая головой. — Я, кажется, начинаю понимать, к чему вы клоните, Люциус. Он покидает Сент-Элизабет, при этом желая перебраться в такое место, которое гарантирует ему полную анонимность; Нью-Йорк подходит идеально. Но здесь он понимает, что совершенно незнаком с тем, как устроена жизнь на улицах — толпы, шум, суета… Все это странно для него, быть может, даже его пугает. И тут он открывает для себя крыши. Там совершенно иной мир — покойнее, медлительнее, здесь не так много людей. Гораздо больше похоже на то, к чему он привык. Кроме того, он понимает, что есть немало таких занятий, которые требуют все время проводить на крышах: ему можно вообще не спускаться на улицы.

— Разве что по ночам, — подхватил Люциус, вновь воздевая палец. — Когда уличная суета стихает, он может позволить себе исследовать город на свой привычный лад. Вспомните, он ведь еще никого не убил при свете дня. Он прекрасно чувствует ночь, но вот днем — днем, я готов поспорить на что угодно, он проводит все время наверху. — Лоб Люциуса опять покрылся испариной, пока он бежал к своему столу и хватал сверху какие-то бумаги. — Мы уже обсуждали его возможную дневную профессию, которая бы позволила ему не спускаться днем с крыш, — сразу после убийства Али ибн-Гази, — но так ни к чему внятному и не пришли. Но я тут перечитывал свои записи и понял, что лучше всего его перехватывать в этой точке.