Алимчик

Юрка расхохотался во все горло, а я взял в автомате два бумажных стаканчика кофе латте. Бомж раньше бухал по-черному, но сейчас завязал, и пьет только кофе. Ему почему-то нравится кофе латте. Мне все равно, в кофе не разбираюсь. Горячее, сладкое, – и ладно. В этот раз бомж ничего не заказывал, он еще не расплатился за краски. Мне позарез нужны были деньги, но его не торопил. Прекрасно понимал, что в любой момент могу оказаться в такой же коляске. Стоит только охране магазинов поймать меня. Оторвутся по полной, и так измочалят, что легко стану инвалидом. Я знал одного такого, кто промышлял, как и я, вместе с беременной бабой-сожительницей. Их замели на горячем, и первой в оборот попала баба. Она не успела убежать, живот помешал. Её стали качественно пинать, она – кричать, а убежавший кавалер был вынужден вернуться и вступиться за беременную подругу. Ему хорошенько досталось, сломали несколько ребер, повредили связки на правой руке, еще и закрытую черепно-мозговую травму получил. Беременная, вместе с дружком, написала заявление в полицию. Против них, естественно, возбудили уголовное дело за покушение на грабеж, а охранники стали свидетелями. Уголовное дело по факту причинения телесных повреждений против охранников не возбудили. Эти двое недоумков, недовольные ответом из полиции, пожаловались прокурору, который ответил, что факт нанесения им телесных повреждений не был установлен. Поэтому я всегда хожу один, никому не доверяю, и, повторяюсь, всегда плачу за какую-нибудь мелочь, что приобретаю в магазинах.

Доходы от крадунства не очень большие, на жизнь хватает, а многого и не надо. Я скромный, и понимаю, что чем больше буду тырить в магазинах, тем чаще буду попадаться. Поэтому пытаюсь соблюдать баланс. Иногда выпадают шабашки по ремонту квартир. Шабашки я не очень люблю, много возни и пыли, а денег на выходе всегда мало. То ли дело мой крадунский бизнес. За час-полтора мог заработать больше, чем на недельной шабашке.

Прошло несколько месяцев, неприятная фифа больше не беспокоила нашу семью. Жизнь вошла в привычную колею, Сергей Петрович успокоился, и продолжил с утроенной силой делать ремонт в квартире. Мать заставила меня помогать Сергею Петровичу. Я про себя ругался, но помогал. Странно, я ненавидел и боялся всех судейских чохом, они готовы с радостью законопатить меня в места не столь отдаленные, а этого, конкретного, человека, так и не ставшего мужем моей матери, стал почти уважать.

Однако счастье оказалось недолгим. В начале весны на пороге нашей квартиры появилась фифа. Она предстала перед нами в желтой кожаной курточке, голубых обтягивающих джинсиках, желтых туфлях на высоком каблуке и желтой сумочкой на плече. По плечам рассыпалась роскошная грива соломенного цвета, на лице, по причине яркого солнца, огромные противосолнечные очки. От неё умопомрачительно пахло духами, а за спиной, в подъезде, опять клубился кромешный туман. В этот раз дома, к сожалению, помимо меня, были мать и Сергей Петрович. Фифа, увидев Сергея Петровича, вцепилась в него мертвой хваткой, а матери закатила грандиозный скандал.

– Ты, старая сука, – истерично кричала она, – ты украла у меня самое дорогое, любимого и обожаемого Сергея Петровича!

– Я не крала, – также на повышенных тонах отвечала мать, – он сам пришел! Я ничего не знала о тебе, сучка крашеная!

Фифа еще что-то противно мявкнула, и моя мать, как женщина экспансивная, недолго думая, перешла к активным действиям. Она вцепилась ей в волосы. Фифа в ответ стала царапать мать. Я попытался их разнять, но меня остановил Сергей Петрович. Он был бледным, по лицу катились крупные капли пота, и рукой держался за сердце:

– Не лезь, пусть дерутся, иначе будешь во всем виноват. Не лезь!

Я не послушался, и попытался отцепить мать от этой фифы, но борьба между ними перешла в партер, и они выли как две течные кошки.

Наконец мне удалось отцепить мать от фифы. Она была всклокочена, лицо в кровавых дорожках царапин, под правым глазом набухал синяк, воротник халата был оторван и болтался на нитках. Фифа выглядела не лучше, помада и тушь размазаны по лицу, на полу валялся клок почему-то розовых волос, очки сломались и валялись на полу, но она пыталась победно улыбаться, хотя улыбка была жалкая, губы кривились, и казалось, что вот-вот расплачется. Однако, едва мне удалось оттащить мать (мне тоже досталось, фифины когти оставили на лице кровавые борозды), как фифа перешла в наступление. Обе синхронно начали визжать, царапать и дергать друг друга за волосы. Возможно, эта катавасия продолжалась бы долго, но тут за нашими спинами раздался грохот. Женщины вздрогнули и отскочили друг от друга, а я увидел, что Сергей Петрович в очередной раз лежит на полу. При падении он вновь очень удачно разбил голову, и вокруг головы расплывался кровавый ореол. Обе женщины бросились к Сергею Петровичу, стали хватать за руки, плакать и причитать. Я тоже подскочил к Сергею Петровичу. Он тяжело, с присвистом, дышал.

– Вызывай, – заорал я на фифу, – вызывай скорую.