Алимчик

– Что случилось, то случилось. Боюсь, не останется у меня Сергей Петрович. Вернется к этой крашеной сучке. Сергей Петрович рассказал, кто она такая. Оказывается, это падчерица от умершей жены. Она его держала в ежовых рукавицах. Пока он работал, еще было ничего, но когда вышел в отставку, та словно с цепи сорвалась и стала вести себя как ревнивая жена. Без её разрешения он не мог шагу ступить. Она устраивала ему скандалы по любому поводу. Все из-за денег. Она очень жадная, и не хотела упускать из рук ни копейки. Вот Сергей Петрович взбунтовался и сбежал от неё.

Я покачал головой. Оказывается, и судьи то же плачут горькими слезами. Впрочем, мое общение с судьями было слишком мимолетным. Я только два раза стоял перед мировым судьей, что запинаясь и проглатывая слоги, зачитал мне первый, а потом второй по счету приговор. Условные. Скоро меня ждет третий приговор. Меня уже вызывали в полицию в дознание. Я не отпирался. Неудачно засветился на камерах наблюдения. За эту ошибку придется расплачиваться уже посадочным приговором.

Думал, что больше никогда не увижусь с фифой, но она бесцеремонно напомнила о себе в третий раз. Неожиданно из больницы выписался Сергей Петрович. Я охнул, увидев его, это была тень прежнего, уверенного в себе, упитанного дядьки в возрасте. Сейчас это был глубокий старик, как былиночка качавшийся на неуверенных ногах. Его привезла фифа, чтобы Сергей Петрович забрал свои вещи. Увидев его, мать всплакнула. У Сергея Петровича на глазах то же навернулись слезы. Я ушел, чтобы не видеть слезливой сцены. На улице меня перехватила фифа. Она схватила меня за руку и потянула в свою роскошную черную машину. Я не удержался и присвистнул от удивления. Это была реплика модели Horch 853 Special Coupe6, реплика, очень редкий и безумно дорогой автомобиль. Я с завистью посмотрел на фифу. Боргвардовский кроссовер Сергея Петровича рядом не стоял с этим великолепием. От зависти у меня заныли кончики пальцев, я мгновение представил себя за рулем этой тачки и резко выдохнул, отгоняя видение. Мне никогда не иметь такую машиненку. Рылом и происхождением не вышел. Я застеснялся в своей затрапезной одежде садиться на светло-коричневое кожаное сидение, боялся, что испачкаю, поэтому сел бочком и осторожно поставил ноги в растоптанных кроссовках на чистейший коврик. Фифа за рулем хорьха смотрелась как царица востока, длинные смоляные волосы рассыпались по плечам, руки в коричневых перчатках с любовью обнимали рулевое колесо, а за её фигурой клубилась непроницаемая тьма.

– Где ты пропал? – требовательно вопросила фифа. – Я же сказала, чтобы мне позвонил, и дала тебе визитку.

– У меня нет мобильника, а визитку потерял.

– Как же ты живешь? – изумленно ахнула фифа.

– Очень даже хорошо, – я неприветливо отрезал.

– Вот хамить мне не надо. Это вредно для здоровья, – фифа помолчала и заявила безапелляционным тоном. – Хорошо, я подарю тебе мобильник, а ты должен дать слово, что обязательно придешь ко мне.

Я не любил, когда мне приказывали. Отвечать за крадунские шалости – всегда пожалуйста, но было не нутру, когда меня пытались ломать через колено. Но спорить с фифой я не стал. Я кивнул головой, чтобы быстрее расстаться с фифой, но она удивленно спросила:

– Кто будет вещи носить?

– Чьи вещи? – я не понял.

– Сергея Петровича.

– Как, он съезжает от нас? – невольно вырвалось у меня, хотя прекрасно понимал, что рано или поздно отставной судья покинет мою мать.

Фифа провела кончиками пальцев по моей щеке, и у меня закружилась голова от её духов и нежного запаха женской кожи:

– Я всегда знала, что ты добрый и отзывчивый, только прикидываешься ежиком. Не порть мнение о себе. Помоги Сергею Петровичу.

Мне ничего не осталось, как согласиться и идти за вещами. Я никак не мог понять, почему такой важный человек, как отставной судья, сначала сбегает от неё, как нашкодивший школьник с урока, а потом, когда она пришла за ним, как побитая собачка, виляя хвостиком, согласился вернуться. Неужели он такой слабохарактерный? Мне всегда казалось, что судьи по натуре люди жесткие и невыносимые, неподвластные эмоциям, им постоянно приходится выносить приговоры и ломать жизнь людей. Выходит, Сергей Петрович просто слизняк. Впрочем, не мое это дело, только мать было жалко. Я поднялся в квартиру. В коридоре стояли вещи Сергея Петровича. Он сидел на кухне с матерью и пил чай. У них были заплаканные лица. Сергей Петрович сказал грустным голосом:

– Прощай, моя дорогая, – и неожиданно расплакался. Следом заплакала мать. Опять слезливая сцена. Я подхватил вещи и вынес их к лифту.

– Постой, – Сергей Петрович поплелся за мной.

В лифте он, отвернувшись, молчал, а когда мы спустились на первый этаж, надтреснутым голосом, сказал:

– Береги мать. Она у тебя хорошая женщина, – неожиданно, ухватив меня за полу куртки, прошептал, хотя мы в лифте были вдвоем. – Берегись моей падчерицы. Она волчица, которая крутит мужчинами. И тебя не пожалеет. Не соглашайся с ней ни в чем. Она опасна и ядовита, как гремучая змея.