All Flesh is Grass

“What's so bad about it? That thing—whatever you may call it fixed up Doc. He's up and walking around and he looks as good as new. And Floyd Caldwell's heart and...”

Я только головой мотнул: конечно, она права.

— Я была в муниципалитете,  — продолжала Нэнси.  — Там это ужасное существо, эта сморщенная обезьяна всех лечит. Папа тоже там. Помогает. А я просто не могла оставаться. Это невыносимо.

— Ну, что уж тут такого плохого? Этот... это существо  — называй как хочешь,  — вылечил нашего дока Фабиана. Док опять на ногах, бодрый, будто заново родился. И у Флойда Колдуэлла больше не болит сердце, и...

She shuddered. “That's the terrible thing about it. They are as good as new. They're better than new. They aren't cured, Brad; they are repaired, like a machine. It's like witchcraft. It's indecent. This wizened thing looks them over and he never makes a sound, but just glides around and looks them over and you can see that he's not looking at the outside of them but at their very insides. I don't know how you know this, but you do. As if he were reaching deep inside of them and...”

She stopped. “I'm sorry,” she said. “I shouldn't talk this way. “ It's not very decent talk.”

Ее передернуло.

— Вот это и ужасно. Они все как будто заново родились. Стали крепче и здоровей, чем когда-либо. Он их не лечит, Брэд, он их чинит, как машины. Колдовство какое-то. Даже непристойно. Какой-то сухой, морщинистый карлик оглядывает людей, не говоря ни слова, просто обходит кругом и оглядывает со всех сторон, и совершенно ясно, что он их не снаружи осматривает, а заглядывает в самое нутро. Я это чувствую. Не знаю как, но чувствую. Как будто он залезает к нам внутрь и... 

— Она вдруг оборвала на полуслове.  — Ты меня прости. Напрасно я так говорю. Это даже как-то не очень прилично.

“It's not a very decent situation,” I said. “We may have to change our minds a great deal about what is decent and indecent. There are a lot of ways we may have to change. I don't suppose that we will like it...”

“You talk as if it's settled.”

— Вообще наше положение не очень приличное,  — сказал я.  — Пожалуй, придется менять свои понятия о том, что прилично, а что неприлично. Пожалуй, очень многое придется менять и самим меняться. И это будет не слишком приятно.

— Ты говоришь так, как будто все уже решено.

“I'm afraid it is,” I said, and I told her what Smith had told the newsmen. It felt good to tell her. There was no one else I could have told right then. It was a piece of news so weighted with guilt I would have been ashamed to tell it to anyone but Nancy.

— Боюсь, что так оно и есть.

И я повторил ей то, что Смит сказал репортерам. На душе немного полегчало. Больше я ни с кем не мог бы поделиться. Слишком угнетало ощущение собственной вины, всякому другому, кроме Нэнси, я постыдился бы хоть словом обмолвиться.

“But now,” said Nancy, “there can't be war—not the kind of war the whole world feared.”

“No,” I said, “there can't be any war. “ But I couldn't seem to feel too good about it. “We may have something now that's worse than war.”

“There is nothing worse than war,” she said.

— Зато теперь не бывать войне,  — сказала Нэнси.  — Во всяком случае, такой войне, какой все на свете боялись.

— Да, войне не бывать.  — Меня это почему-то не очень утешало.  — Но с нами может случиться что-нибудь еще похуже войны.

— Хуже войны ничего не может быть.

And that, of course, would be what everyone would say. Maybe they'd be right. But now the aliens would come into this world of ours and once we'd let them in we'd be entirely at their mercy. They had tricked us and we had nothing with which we could defend ourselves. Once here they could take over and supersede all plant life upon the Earth, without our knowing it, without our ever being able to find out. Once we let them in we never could be sure. And once they'd done that, then they'd own us. For all the animal life on Earth, including man, depended on the plants of Earth for their energy.

Ну, конечно, так будут говорить все и каждый. Может быть, они и правы. Но теперь на нашу Землю явятся пришельцы  — и, раз уж мы это допустили, мы в их власти. Они нас провели, и нам нечем защищаться. Цветам довольно к нам проникнуть  — и они могут вытеснить, подменить собою все растения на всей Земле, а мы и знать ничего не будем, не в наших силах это обнаружить. Стоит их впустить  — и мы уже никогда ничего не будем знать наверняка. А с той минуты, как они заменят наши растения, они наши хозяева и повелители. Ибо весь животный мир на Земле, в том числе и человек, существует только благодаря земным растениям.

“What puzzles me,” I said, “is that they could have taken over, anyhow. If they'd had a little patience, if they had taken a little time, they could have taken over and we never would have known. For there are some of them right here, their roots in Millville ground. They needn't have stayed as flowers. They could have been anything. In a hundred years they could have been every branch and leaf, every blade of grass...”