Алламжонов виноват

В ТашГУ7 на факультет журналистики, куда мне хотелось поступить, был очень большой конкурс. Я трезво оценил свои шансы и поступил в Институт искусств на режиссерский факультет. План был простым, отучусь один год, а затем переведусь на журфак. Перевестись всегда было проще. Ректор ко мне относился очень хорошо, но два предмета остались на осень. По одному предмету мы с моим однокурсником Дильмурадом с грехом пополам уговорили преподавателя поставить оценку. Это было непросто, учитывая, что именно этого преподавателя из-за меня сняли с должности замдекана и перевели простым учителем. Я рассказал ректору, что он пьет. Но, тем не менее, он пошел нам навстречу. А вот предмет «сценическая речь» был не закрыт. Преподаватель уехала отдыхать, а без этой оценки перевод был неосуществим.

Мы с другом стояли в пирожковой и смотрели на свои зачетки. Я откусил самсу и… нарисовал себе тройку. Не пятерку, не наглел, тройку поставил. И другу поставил. Решили так, преподаватель же должна быть человечной, наверное, у нее тоже есть дети, а тут наша судьба решается. Мы потом просто все объясним ей, и она поймет и простит. Сдали документы на перевод и ждем приказа.

Второго сентября подошли к преподавателю. Начинаю издалека, вот, я, единственный сын своих родителей, они так сильно мечтали, чтобы я стал человеком, поступил в ТашГУ…

– Что ты хочешь? – спросила Хатира-опа.

– Нам вот надо было перевестись, и мы вместо вас оценку себе поставили, тройку, извините нас, просто вы уехали…

То, что произошло дальше, я, если честно, не ожидал. Она так накинулась на меня, как будто я не оценку подделал, а ее подпись на завещании.

– Как ты мог, Комилжон? Это же преступление! Это же противозаконно!

И чем больше она выговаривала, тем больше я понимал, что наделал. И подделка тройки уже не казалась мне пустяком. Она потащила нас к ректору и поставила условие – если они сейчас же не будут исключены из института, то уйдет она. Вот так принципиально. Потому что нельзя, недопустимо прощать студентам обман, студентам, которые потом будут отвечать за идеологию. Как мы ее ни умоляли, она была непреклонна. Нет и все! Ни деньги, ни связи, ничего не помогло.

Позвали маму и объявили ей, что ее сын отчислен из института. Я думал, моя мама прямо там упадет в обморок.

Мы шли с ней пешком по проспекту Космонавтов, настроение на нуле, и мама мне говорит: