Алламжонов виноват

Первую мою зарплату в МЧС мы пропили вместе с моими старшими коллегами. Это называлось «обмыть». И я, с таким нетерпением ждавший денег, чтобы отнести их домой и показать маме, пошел поить моих собутыльников. В кафе под «Шарком»10 они заказали стол, на который и ушла вся моя первая зарплата. Остались копейки, их я и принес домой.

Вторая зарплата тоже ушла в этом же направлении. Ну что я мог сказать этим двум взрослым и бравым военным? Ничего.

В третий раз пришлось схитрить, договорился с кассиршей, чтобы зарплату она отдала мне позже всех. Взял ее и быстро убежал домой, пока мои замечательные начальники и друзья меня не нашли.

2005-2006 гг.

Первым замом Парпиева, когда он занимал пост Председателя Государственного налогового комитета, был Гадоев Эркин Файзиевич. У Ислама Абдуганиевича была политика «разделяй и властвуй». Заместители министров всегда стояли в негласной оппозиции к руководителям. Возможно, это давало Каримову больше информации о происходящем, но убивало командную работу и только способствовало интригам. В иерархии структуры каждый был чьим-то человеком: люди Парпиева, люди Гадоева, люди Азимова. Чтобы руководить в таких условиях, надо было вырабатывать свою тактику. Когда Парпиев пришел в Налоговый комитет, он всем предложил написать заявления об уходе. Сказал, что соберет новую команду. Все написали. А затем Ботыр Рахматович просто сидел и фиксировал звонки, кто за кого просит, и составил полную таблицу расстановки сил. Круто же!

Меня всегда удивляло, что все поручения Парпиева его заместитель зарубал с порога. Я был «человеком Парпиева». В это время я уже работал в пресс-службе ГНК.

– Вот зачем ты заходишь? Вот зачем это нужно? – эти риторические вопросы Гадоев проговаривал каждый раз, когда я заходил к нему, даже если по срочному поводу. Ну и не помогал, конечно.

Мы запланировали книгу-альбом в честь шестнадцатилетия независимости республики. Нужно было отразить все изменения и достижения, которые произошли в ведомстве и налоговой сфере. Была создана рабочая группа, в которой я был главным ответственным, только без полномочий. Это когда ты бегаешь, собираешь информацию, пытаешься заставить людей поднять данные по статистике, а тебя все посылают, игнорируют, а если и дают информацию, то она никуда не годится.

Я захожу к Парпиеву. Книга была практически готова, не хватало некоторых сведений.

– Сделайте эту книгу быстро, через несколько дней хочу показать ее Президенту, – сказал он. Затем набрал Гадоева, сказал ему, чтобы помог мне, и тот в телефон ответил «хоп».

На заседании очередной коллегии ГНК.

Захожу к Гадоеву.

– Что ты придумываешь? Какая книга за четыре дня? Кто пишет книгу за четыре дня?

– Эркин Файзиевич, – говорю я, – она почти готова, мне нужно только…

Что мне нужно, Гадоев слушать не стал, а в своей обычной манере стал ворчать и учить жизни. Информацию тоже не дал.

Вот положение – оказаться между двух огней. Потом руководство между собой разберется, а крайним останусь я. То, что я буду виноват, у меня даже сомнений не было – любого можно сломать и подставить. Что тогда говорить о такой мелочи, как я? Мне реально было страшно, я чувствовал себя рыбкой, зажатой между двумя китами, которые меня даже не слышат. А у Парпиева была одна особенность – никогда ничего не забывать и контролировать каждый час, делается что-то или нет. Я говорю, что делаю, но ничего не делается.

Выхода не было. Я зашел к руководству.

– Ботыр Рахматович, я не смогу сдать книгу в срок. Эркин Файзиевич меня отругал и выгнал из кабинета. Говорит, ненужное занятие. Что мне делать?

Было видно, что генерал сильно разозлился. Но промолчал, коротко бросил: «Иди…»

В понедельник собрание. Я и так ненавидел все эти понедельничные собрания, а в этот раз особенно. Еле проснулся, потому что не спал почти до утра, бегом добежал до работы, переоделся в форму; собрания начинались минута в минуту, опаздывать было нельзя.

Сижу вялый, синий, опухший, краем уха слушаю, о чем говорит председатель комитета. И замечаю, что каждый раз он обращается к своему заместителю. Озвучивает идею, а потом спрашивает мнения Гадоева. А Гадоев деликатно, красиво ее рубит.

И тут Парпиев внезапно бьет по столу кулаком так, что все чайники разлетелись, а мы все резко проснулись.

– Эркин Файзиевич, вы думаете, что я дурак? Вы на все мои поручения говорите «нет». Все мои идеи рубите, все мои реформы тормозите!

Он встал, стул полетел в сторону. Карандаш, который он держал в руках, сломался, и он швырнул его на пол. В зале повисла гробовая тишина, все испугались.

– Вот, Алламжонов! – он поискал меня глазами. Я вжался в стул и срочно захотел в туалет. – Я ему сказал сделать книгу, а вы его выгнали. Почему вы ему сказали, что ее не нужно делать?

– Я не говорил, не говорил… – попытался оправдаться Гадоев. Было видно, что он сильно испугался.

Парпиев снял свои очки, швырнул на стол и вышел из зала, хлопнув дверью так, что трещина пошла по стене.