Алмазный город

– Ян, одна нога здесь, другая там, лети ко мне домой! Захвати мой докторский чемоданчик и скажи Егоровне, пусть нальёт в банку горячего бульону, да пирогов завернёт. Проследи, чтоб укутала потеплее…

– Алексей Алексеевич, – высказал удивление Ян. – Впервые вы меня к больной близко не подпустили! Разве моя помощь вам больше не нужна?!

– Твоя помощь нужна тысячам других больных, – потрепал его по плечу профессор, – а здесь… У Танечкиной мамы типичное истощение, отсюда и голодные обмороки. Её кормить надо, батенька!

Виринея Егоровна просьбе Подорожанского не удивилась, быстро приготовила всё необходимое и вручила Яну. Он в который раз мысленно отметил расторопность и сообразительность старушки.

Когда он, запыхавшись, вощёл в комнату Филатовых, профессор о чём-то оживленно беседовал с матерью Татьяны. Вернее, Подорожанский рассказывал что-то весёлое, а женщина с улыбкой кивала. Сама Таня сидела на стуле, так и не сняв пальто. Профессор поднялся навстречу Яну, забрал всё, что тот принёс, и скомандовал:

– Живо бери Татьяну, и через минуту чтобы вас здесь не было!

– Но я не могу оставить маму одну, – запротестовала девушка.

– То есть как это "одну"? – нахмурил брови Подорожанский. – Вы меня за человека не считаете? Или моего профессорского звания недостаточно для того, чтобы посидеть у кровати Александры Павловны?!

Татьяна опять покраснела.

– Я не то хотела сказать. Просто я подумала, что вы не обязаны…

– Не волнуйся, Танечка, – улыбнулась старшая Филатова. – Алексей Алексеевич любезно согласился побыть возле меня. Думаю, мы можем ему довериться…

– Поплавский, я вами недоволен, – проговорил Подорожанский. – Раньше вы были куда расторопнее… Ну посуди сам: студенческая свадьба! Что будет делать среди молодежи такой старый мухомор, как я? А с Александрой Павловной нам найдётся, о чем поговорить. Так что идите и рано не возвращайтесь!

Молодые люди покорно пошли прочь, а у порога Татьяна замешкалась и выпалила профессору:

– А вы вовсе и не старый!

Подорожанский с Александрой Павловной засмеялись.

По улице они шли рядом, но брать Таню под руку Ян не решался, а осмеливался только в редкие минуты поддерживать её под локоть, если она спотыкалась или могла оступиться.

Непонятная робость овладела им. С девушками, встречавшимися ему прежде, Ян вёл себя не в пример смелее. Не то чтобы был развязан или чересчур настойчив, а просто чувствовал себя в своей тарелке: ко времени находил нужное слово, мог удачно пошутить или что-нибудь кстати рассказать, а к Татьяне боялся прикоснуться, и вообще его язык точно примерзал к небу.

Татьяна сама невольно пришла к нему на помощь, потому что он уже несколько минут тщетно пытался придумать, о чём завести с нею разговор.

– Как вы думаете, Янек, профессор действительно установил мамину болезнь, или он меня успокаивал, найдя у неё что-то очень серьёзное?

– Нет, Алексей Алексеевич вас не обманул, да и вы же сами сказали, Танечка, что у вашей мамы внутренние органы здоровы.

– Потому что я так вижу, – опять смутилась девушка, – но ведь может быть, что моё внутреннее зрение отчего-то искажается! У мамы вроде всё здоровое, а свечение вокруг тела слабое, колеблющееся. Выходит, она нездорова, а в чём дело, я понять не могу.

Ян вздрогнул. Девушка совершенно спокойно говорила, что видит не только то, что у человека внутри, но и какое-то свечение вокруг него! А если у неё не в порядке с головой? Он сосредоточился, но никаких отклонений в ней не почувствовал. Вообще, он раньше считал: то, что может он сам, не могут другие. Ян так и жил с чувством непохожести на других и оттого испытывал некоторое превосходство над простыми смертными. Татьяна же, наоборот, была непохожа на других, а жила так, будто все вокруг этими способностями обладали. Какое такое свечение вокруг тела? Можно подумать, это – само собой разумеющееся!

– Таня, – спросил он осторожно, – то, что вы называете свечением, есть вокруг каждого человека?

– Конечно! – девушка даже остановилась, удивлённая его непонятливостью. – Вокруг вас, например, оно зеленоватое.

– И вы всегда это видели?

– Не всегда, – задумчиво проговорила девушка, – только после того, как я стала вглядываться. А потом я к этому так быстро привыкла, что временами мне кажется, что такое видят все люди… Я не знаю, как правильно оно называется? Может, ореол? Или нимб? Знаете, как у святых на иконах.

– Что нужно сделать, чтобы его увидеть?

– Я же говорю, вглядеться! Когда я болела тифом и лежала в больнице с высокой температурой, я подолгу не открывала глаз: больно было смотреть на свет. Но ведь так просто лежать скучно. Я стала пытаться смотреть с закрытыми глазами. Сначала выходило плохо, всё виделось нечетко. А с каждым днем у меня получалось всё лучше, я могла видеть всё дальше, даже через препятствия, ну там, через стены… Вам, Янек, наверное, неинтересно, а я разболталась, остановиться не могу. Кроме мамы я об этом не могла никому говорить, а она уже сказала товарищу Головину…