Алмазы Джека Потрошителя

Ну, с прекрасным я, пожалуй, поспешил. Женщина была отвратительна, как любая шлюха в ее возрасте. Толста. Одутловата. Кожа на лице собралась крупными складками, в которых утонули глазные впадины и рот. Мне пришлось искать его, раздвигать губы и разглядывать синюшный язык.

Инспектор следил за каждым моим жестом. Нельзя вызвать подозрение.

Но до чего же она ужасна!

– Около сорока лет, – сказал я вслух, стараясь выдерживать ровный и бесстрастный тон. – В верхней челюсти не хватает двух маляров, но корни сохранились… полагаю, зубы были выбиты. И задолго до смерти. Лунки успели зажить. Цвет языка и налет указывают на проблемы с пищеварением. Состояние кожи – подтверждает. Предположу, что она много пила.

Абберлин слушал и кивал, а я разглядывал тело, знакомясь с собственной жертвой.

Одежду сняли. Право слово, некоторым лучше и после смерти не обнажаться.

– У нее были дети. Полагаю, несколько…

Обвислая грудь с крупными сосками и переплетением сосудов. И пятна гематом под кожей.

– Ее били. Причем регулярно, взгляните, – я приподнял тело, демонстрируя инспектору россыпи синяков. – Но вряд ли это имеет отношение к убийству.

С каждым словом изо рта вырывалось облачко пара, но холода я не ощущал. Исчезло и отвращение, испытываемое к женщине.

– Ей вскрыли горло. Двумя ударами. Предположу, что убийца был выше ее, но ненамного. Он среднего роста, инспектор, примерно как я.

Или еще тысячи мужчин в Лондоне. Все ненавидят шлюх, но продолжают пользоваться их услугами. Еще один парадокс современного мира.

– Что касается времени смерти, то… полагаю, следовало измерить температуру тела ректально. А лучше всего – температуру печени. Сейчас же, боюсь, делать это бесполезно. Ее переместили сюда. Ее раздели…

Абберлин нахмурился и кивнул.

Чем занят его разум сейчас? Какие версии строит? И есть ли в этих версиях роль для меня? Если да, то какая? Друг я? Враг?

Убийца.

Мы-то знаем, Мэри Энн. Но ты никому уже не расскажешь. А я – тем паче.

Я ощупываю разрез на животе. Грубовато. Рана выглядит большим пятном на белом холсте тела. Края уже потемнели, а кровь спеклась.

– Я всегда знал, что буду военным, – инспектор повернулся к сотам-ячейкам, внутри которых скрывались гусеницы человеческих тел. – Моему отцу удалось дослужиться до капитана. Он получал неплохую пенсию, которую пропивал. Часто нам случалось голодать. Наверное, это меня и спасло. Я умел голодать.

– Он был строг с вами?