Сжимая в руках золотого Пегаса, снова разглядываю убегающую поверхность планеты сквозь прозрачный пол челнока. Где-то там, глубоко под красными песками и зеленым редколесьем, протянулись лабиринты шахт, где я вырос. Интересно, кто теперь в Лямбде проходчик? Лоран не дорос еще, а Барлоу, наоборот, старый. Киран? Нет, он слишком ответственный. У него дети. А в нашей семье и так было слишком много смертей. Выгорел Киран, не пойдет он на риск. Лианна и то горячее его, но женщину никто не возьмет. Скорее всего, Даин, брат Эо. Отвага бьет через край, жаль только, мозгов маловато. Типичный проходчик — проживет недолго. От этой мысли мне становится дурно.
Что-то слишком я нервничаю. Поднимаю голову, гляжу на попутчиков. Шестеро курсантов молчат, задумавшись каждый о своем. Худенький паренек с открытым лицом и какой-то совсем детской наивной улыбкой встречается со мной взглядом.
— Юлиан, — представляется он. Пересаживается поближе, пожимаем друг другу запястья по всем правилам. Обменяться данными мы не можем, планшеты у всех отобрали. — Интересное имя — Дэрроу.
— Ты бывал в Эгее? — спрашиваю.
— Еще бы! — улыбается он. Юлиан всегда улыбается. — А ты что, разве нет? Странно… Он оглядывается. — Тут одни новые лица, столько было знакомых, но почти никто не выдержал экзаменов. А вообще, я тебе даже завидую. В Эгее как-то неуютно — красиво, конечно, но столичная жизнь совсем другая — суетливая… и дешево стоит, как говорится.
— Только не для нас.
— Наверное, — смеется он, — если в политические игры не соваться.
— Я вообще играми не интересуюсь… — хмыкаю я, но, заметив его удивление, подмигиваю, — разве что на деньги. Ну, ты понял.
— Понял, понял. Предпочитаешь, шахбокс или, может, гравикросс?
— Шахбокс одобряю, но спортбой кладет его на обе лопатки, — сверкаю я улыбкой аурея.
— Особенно если болеешь за Нортаун! — радостно подхватывает Юлиан.
Я разочарованно морщусь:
— Нортаун? Ну, тут мы едва ли сойдемся. — Тыкаю себе большим пальцем в грудь. — Йорктон — чемпион!
— Ха, Йорктон! — хохочет он. — Точно не сойдемся.
Знал бы он, какой ледяной холод кроется за моей улыбкой. Вся эта болтовня для меня — всего лишь заученные с Маттео модели общения. Тем не менее Юлиан не вызывает отвращения, на чудовище не похож…
А должен быть чудовищем.
— Мой брат уже, наверное, в училище, ему ближе добираться из нашего поместья в Эгее. Наверняка уже там всех всполошил! — Юлиан уважительно качает головой. — Вот кто настоящий аурей, быть ему примасом, к гадалке не ходи! Гордость отца, а у нас в семье есть из кого выбирать, уж ты мне поверь. — В голосе парнишки одна любовь, ни капли зависти.
— Примасом? — не понимаю я.
— Ну, так в училище называют лидера в своем братстве.
О братствах мне приходилось слышать немало. Их всего двенадцать, по числу богов древнеримского пантеона, и каждое отвечает своему набору личностных качеств. Братства объединяют золотых и после окончания училища, помогая достойным в поисках покровителя и дальнейшем продвижении по карьерной лестнице. Выбрать могущественную семью и служить ей — главная цель жизни аурея, и предан он своему патрону, а не народу планеты, который, скорее, презирает. Семьям принадлежит истинная власть в Сообществе, они располагают собственными армиями и флотами, которые входят в состав объединенных сил.
— Эй, голубки, еще не наворковались? — раздается голос из дальнего угла.
На нас глядит, ухмыляясь, тощенький смуглый мальчуган с вихрами грязноватого оттенка. Тонкие губы, крючковатый нос. Типичная бронза.
— Мы тебе мешаем? — спрашиваю с вежливым сарказмом.
— Ваша собачья свадьба? Пожалуй, да. Слишком шумно.
Юлиан вскакивает с сиденья:
— Извинись, тварь!
— Отвали, щенок. — Тощий брезгливо отворачивается, потом снова ухмыляется, глядя на белую перчатку в руке Юлиана. — Решил подтереть мне задницу, педик?
— Что? Ах ты… мразь! — Юлиан задыхается от негодования. — Кто тебя воспитывал?
— Твоя мамаша, когда ходила в лес к волкам поразвлечься.
— Мразь! Гадина! — Юлиан швыряет перчатку в лицо обидчику.
Я посмеиваюсь про себя. Бронзовый малыш смахивает повадками на ребятишек из Ликоса, вылитый чертенок Лоран или его приятели из Беты. Юлиан не знает, как себя вести с такими.
— Я вызываю тебя, патриций! — выпаливает он ритуальную формулу.
— Поединок? — фыркает тощий. — Я тебя чем-то задел? Ладно, договорились. После перехода вытру ноги о твою фамильную гордость, педик. — Он громко сморкается в перчатку Юлиана.
— Почему не прямо сейчас, трус? — Юлиан надувается, старательно выпячивая грудь. Так, должно быть, учил его отец. Никто не смеет оскорблять его семью.
Обидчик хохочет:
— Ты совсем идиот? Откуда здесь оружие? Отвали, встретимся после Пробы.
— Какой еще Пробы? — Юлиан наконец задает вопрос, который волнует и меня.
Тощий скалится в самодовольной ухмылке. У него даже зубы какие-то грязные.
— Проба — последний экзамен, кретин! Секретный! Главный секрет по эту сторону юбки Октавии Луны. Щенкам о нем знать не положено.
— А ты-то сам откуда знаешь, бронза? — интересуюсь я.
— Шепнул кое-кто. Да не знаю я толком, громила. Так, слыхал краем уха.