Алоха из ада

— Кэнди и Видок могут тебе рассказать.

— Ну, что бы это ни было, теперь оно исчезло.

— Хорошо.

Она кивает на Травена.

— А с ним что случилось?

— Это отец Травен, экзорцист. Никаких худу-травм. Демон просто схватил его за горло и сжимал, словно пытался выдавить апельсиновый сок.

Аллегра смотрит мимо меня на отца.

— Отведите его в холл и дайте мне взять свои инструменты. Я пока не хочу трогать мальчика.

Травен добирается до холла на своих двоих, хотя мы с Кэнди идём сзади, чтобы подхватить его, если он упадёт. Он опускается на один из пластиковых стульев. Затем наклоняется вперёд, уткнув лицо в ладони.

— Кажется, я оставил там свою сумку, — говорит он.

— Не волнуйтесь, Отец. Мы вернём вам её, — говорит Видок.

Я протягиваю ему ключи от машины Аллегры.

— Прости. Я бы вернулся и забрал её, но мне нужно кое-что сделать.

— Понимаю, — произносит он. Он глядит на меня так, словно я изо льда, и кто-то собирается плеснуть на меня кипятком. Я взорвусь или просто растаю?

— Мы все слышали, что сказал тот демон в «Авиле». Джимми, не делай ничего безрассудного, опираясь на слова подобного существа. Они мастера лжи.

Я качаю головой.

— Это говорил не демон. Это действительно был Мейсон. И у него Элис. Я не собираюсь совершить ничего безумного. Я собираюсь сделать то, что следовало сделать с самого начала.

— Что именно? — спрашивает он, но я игнорирую вопрос.

— Позвони родителям Хантера. Скажи им, что с ним всё в порядке, и дай адрес. Мне нужно идти.

Я ловлю взгляд Кэнди, и она следует за мной на парковку.

— Куда направляешься? — В её голосе слышится лёгкая дрожь.

Я подхожу ближе и говорю:

— Я знаю, что это самая хуёвая ситуация, в которую я только мог тебя втянуть, но мне нужно кое с кем поговорить. Пожалуйста, верь мне. Встретимся в отеле, как только я смогу.

Она смотрит на меня.

— Ты ведь вернёшься, правда?

— Конечно.

— Обещай.

— Обещаю.

Она целует меня. Я целую её в ответ, хотя в глубине души уже собираюсь сделать то, что должен.

Она делает шаг назад.

— Ты возвращаешься обратно, да? Обратно в ад.

— У меня нет выбора. Они похитили Элис с небес из-за меня. Я не могу оставить её там внизу.

Кэнди кивает.

— Знаю. Ты должен поступить правильно. Скачи в закат и верши своё «Злой, плохой, хороший» правосудие. Думаю, именно тем ты мне и нравишься. Ты из лучших побуждений совершаешь самые ебанутые поступки.

— Увидимся в отеле. Честное скаутское.

— Куда направляешься?

— Мне нужно поговорить с Мустангом Салли.

К тому времени, как я сворачиваю за угол, мои руки трясутся. Даже ангел в бешенстве, а этого не так-то просто добиться. Мне хочется, чтобы кто-нибудь попытался залезть мне в карман или достал нож. Мне нужен повод. Всё, что мне нужно, лишь повод.

Ко мне никто не приближается. В настоящий момент я нахожусь где-то к югу от здравого рассудка, и все это видят. Похуй. Я позволяю разуму ангела выйти наружу и начать читать улицу, пока он не нацелился прямо на нужную машину. Она остановилась на красный свет напротив меня. Вторая от светофора. Внутри парочка бандитов. Те то ли собираются кого-то обстрелять из машины, то ли уже возвращаются после нападения. Они слишком обдолбаны, чтобы ангел был уверен. Для меня этого вполне достаточно. Я направляюсь через остановившийся поток к машине бандитов, красному «Бонневиль лоурайдер» середины пятидесятых. Приставляю.460 к виску водителя.

— Предпочитаешь сохранить машину или башку?

Сзади сидят два крутых парня. Настоящие громилы. Размером с крупного полузащитника. Один из них собирается схватиться за свой пистолет. От него разит взвинченностью. Я взвожу курок прижатого к голове водителя.460 и вытаскиваю того через окно. Одной рукой швыряю его на капот соседней машины. Ударяясь, он оставляет изрядную вмятину и сползает на асфальт. К тому времени, как я направляю пистолет обратно на двух крутых парней, те уже в спешке покидают машину с пассажирской стороны. Я забираюсь внутрь и завожу мотор.

Меня не волнует, что сейчас самый разгар дня, что наблюдает сотня людей, и что дорожные камеры на светофорах всё записывают. Я хочу свидетелей. Я хочу, чтобы они всё видели, чтобы, когда я вытащу их из машины, всажу пулю в бензобак, чтобы взрыв озарил улицу, они поняли.

— Это и есть мир. Таков, каков он есть, — скажу я им. — Может Иисус и умер за ваши грехи, но девушка за них горит. Я бы променял все до единой ваши грёбаные жизни за одну минуту её. Не смейте молиться за неё. Перебирайте чётки и молитесь за себя, потому что если она отправится вниз, то я Полковник[125], сковородка раскалена, а вы мои цыпы на скотном дворе.

Но я не говорю этого. Я беру машину и уезжаю. Прямо сейчас я ни за что не смог бы произнести эти слова. Скорее всего, я стоял бы там, шипя и корчась. Просто ещё один бездомный шизик. Затем я бы поджёг перекрёсток каким-нибудь адским худу, и никто из них не понял бы, за что.

На светофоре загорается зелёный, и я подрезаю соседний автомобиль, солидно с визгом совершая запрещённый поворот с Сансет налево, направляя «Бонневиль» в переулки, прочь от копов.