В работе Алова и Наумова я ощутил нечто близкое писательскому труду — это внезапное возникновение движения персонажа в прозе (на экране), когда самого тебя удивляет сделанный шаг, поступок героя. Нечто подобное рождалось и на съемочной площадке «Берега». И когда монтировался «Берег», тоже возникало много нового, что не задумывалось в сценарии, вызревало, накапливалось во время съемок и под конец дало фильму новое творческое усилие, краски, смысловые доминанты. Для писателя это тоже кинематографический урок. Если прозаик считает, что режиссер должен скопировать его стиль, ничего толкового не получится. Для меня кино — искусство серьезное, высокое. Поэтому, наверное, особо дорого в фильме то, что по-новому увидено в романе Аловым и Наумовым, оператором Железняковым, их соратниками по работе.
Александр Алов, 1975 год
…Я бы сравнил их фильм с готическим сооружением, имея в виду пронзительность, остроту построения картины. В этой конструкции оттеняя, подчеркивая мысль, возникают метафоры чисто кинематографические, визуальные, которые не могли быть в романе, точнее в романном жанре. Алов и Наумов, на мой взгляд, прекрасно придумали и продумали это готическое построение, заставляющее как-то по-иному увидеть и почувствовать роман через кинематограф.
Я знаком с современным европейским и американским кинематографом и, кажется, могу немного судить о том, что волнует крупных прогрессивных мастеров экрана. Было бы нескромно давать художественную оценку фильма, к которому сам причестен. Но если говорить о проблеме, о тенденции, то, думаю, что фильм Алова и Наумова родился на главном направлении мирового кино. Поле его напряженной драматургии — человечность и история, человек и тревожный мир, человек в этом мире и современный мир в человеке. Быть или не быть? Здесь не гамлетовское сомнение, не горькая вера в силу зла над добром, но убежденность в действенности разума, здравомыслия, добра. У героев фильма есть надежда.
Короче говоря, фильм мы делали в согласии с самими собой.
Портретное сходство Бориса Щербакова (лейтенант Никитин) и автора романа Ю. В. Бондарева было не случайным. Юрий Бондарев, автор «Берега» и отчасти прототип своего героя
Тайны и сны
Наталья Белохвостикова — студентка ВГИКа. 1970 год
В первый раз я «увидела» своего будущего мужа, когда мне было тринадцать лет. Я тогда приехала к папе на каникулы в Швецию. Мой отец — Николай Дмитриевич Белохвостиков, профессиональный дипломат — в ту пору был послом СССР в этой стране. А Володя вместе с Галиной Польских и Маргаритой Володиной приехал на Неделю советских фильмов. В посольстве в честь нашей делегации был устроен прием, и я пробралась на балкон, чтобы увидеть кинозвезд. Однако народу было так много, что я не уверена, удалось ли мне верно «опознать», кто есть кто. Поэтому честно беру слово «увидела» в кавычки.
Володя же уверяет, что в тот свой приезд он совершенно точно увидел мельком «что-то курносое и беленькое, с косой до пояса…». Возможно, это правда, а возможно, одна из многочисленных его фантазий. Но нам нравится думать, что судьба постепенно подводила нас друг к другу.
Прошло несколько лет. Я летела с фильмом «У озера» в Югославию. На аэродроме встретила Владимира Наумова, его буквально в последний момент назначили руководителем нашей делегации. Вообще он должен был лететь с фильмом «Бег» совсем в другую страну. Нас наспех представили друг другу, а в самолете наши места оказались рядом. Мой сосед все время вертел в руках сигареты, они были у него во всех карманах, он разминал их, нюхал, но так ни разу и не закурил. Как выяснилось, в этот период он боролся с самим собой — бросал курить. Он курил с четырнадцати лет, а незадолго до этой поездки к нему приходил гипнотизер. Гипнотезер велел Володе лечь на диван и долго рассказывал о вреде курения, а потом объявил: «Теперь курить не будете». Володя не поверил, рассмеялся и сказал: «Как раз теперь я пойду и покурю». Достал сигарету, прикурил и тут же выбросил в пепельницу.