Алпамыш

Так и воцарился Кайкубат — стал управлять калмыцкой страной. Старшины калмыцкие не раз совет держали, — опасались, что Алпамыш из темницы ушел. А проверить нельзя: без разрешения шаха никто не имеет права в зиндан спускаться. Мало-помалу и старшины притихли.

Алпамыш тем временем на родину возвращался.

Мысли его в дороге такие были:

— Хорошо в горах, когда тумана нет,

Хорошо в пути, где каравана нет.

Хорошо в садах, когда хозяев нет, —

Без народа — власти у султана нет!..

Если я народ свой потерял, то кем

Управлять я буду? Царствовать зачем?

Еду я, грустя, далекой стороной —

По пескам безводным, по глуши степной.

Розы отойдут — печален гулистан,

В городе упадок — падает султан.

Был богатым — счета не было друзьям,

Обеднел — родне ближайшей нежелан.

В племени своем — в народе был я хан,

Времени худому я попал в капкан…

Не в тумане ль Аскар-гора?

Правильным ли еду путем?

Стар отец мой и мать стара,

Ничего не знаю о них.

Ты, конгратское племя, где?

То счастливое время где?

Что с друзьями моими там?

Что с Барчин любимою там?..

Ехал он, шункар, тосковал,

Эти он слова напевал.

Громыхал на кручах обвал,

Байчибар горами скакал,

Камни раздробляя в песок,

Искры из камней высекал.

Скачет одинокий седок, —

Скажешь — сотни конников скок,

Буйный, многошумный улак!..

Вот уже пред ним Алатаг.

На гору поднявшись, на горе он стал,

Поглядел — родную местность увидал,

Там его народ байсунский летовал.

Увидал своих — душой затосковал,

Ожерелья слез горячих проливал.

Как живет родное племя без нею?

Положение в Конграте каково?

И спросил бы он, да спросишь у кого?

Человека близко нет ни одного!..

На коне он шагом едет, огорчась.

А со стороны Конграта в этот час

Караван большой как раз прикочевал,

Здесь, поклажу сбросив, делает привал.

Караванщиков решил спросить Хаким, —

Поворачивает Байчибара к ним.

Сколько слов припас он, поспешая к ним,

Как разволновался, подъезжая к ним!

Караванщики, утомленные с пути, только-только животных развьючили, только-только дали отдых ногам, — кто совсем растянувшись, кто — полулежа. Подъехал к ним Алпамыш и такое слово сказал:

— Кто скорбит, привержен думам и мечтам.

Караванщикам — бродить по городам.

Храброму — майдан во славу, а не в страх.

С беками гулял я часто на пирах.

В сердце мне страданья острый шип воткнут.

Чьи верблюды это, верблюжата чьи?

В Астрахань — обратно за семь дней дойдут,

Десятибатманный груз легко несут.

Чьи верблюды это, верблюжата чьи?

От себя ль они, к себе ль они бредут?

Я судьбой гонимый, очутился тут…

Пастухом зовется, кто пасет стада.

Пастухи, откуда путь ваш и куда?

Это чьи верблюды, верблюжата чьи?

Караванщики, Алпамыша выслушав, так ему ответили:

— По равнине путь держать старайся свой.

Кровь бежит ручьем из раны копьевой

Кто направо, кто — налево повернет,—

Мы идем своей дорогой кочевой.

По какому делу спрашиваешь нас?..

Те, кто караваны водят, — не спешат.

Бархат и парча у нас в тюках лежат.

Привязали мы к верблюдам верблюжат…

По какому делу спрашиваешь нас?

Мы тут прилегли, желая отдохнуть.

Каждому назначен путь какой-нибудь.

Надо думать — знаешь ты и сам свой путь.

Пляшет под тобой арабский твой тулпар, —

Не пора ль тебе поводья натянуть?

Алпамыш тогда еще одно слово сказал караванщикам:

— Где помощник сметлив — мудр судья всегда.

Если конь — калека, всаднику беда.

Ни ущерба нет от спроса, ни стыда.

Гоните вы чьих верблюдов и куда?

Если знать хотите, правду вам скажу:

Странник я, на месте долго не сижу,

По краям-народам разным я брожу.

Болтунов-задир чванливых не люблю, —

Им без разговоров головы рублю.

Видите — булат на кушаке ношу.

Это чьи верблюды, мне сказать прошу!..

Слова эти услыхав, караванщики между собой перемигнулись:

— Стоит ли нам спор начинать с таким джигитом? Не лучше ли дать ему прямой ответ и отделаться от него?

Так рассудив, сказали они:

— Мозг земли наружу лезет под дождем.

Караван с трудом плетется на подъем…

Девушка о милом думает своем.

Да стоит — не рухнет у героя дом!

Жив скорбящий раб несбыточной мечтой.

Знай: мы ултанбеков караван ведем, —

Ултанбеком был такой приказ нам дан.

Он — не караванщик, не простой чабан, —

Всеконгратским шахом сделался Ултан!

Алпамыш опять слово сказал караванщикам:

— В давние года в Байсун-Конграте был

Самым первым бием-шахом Дабанбий.

Сын, его преемник, звался Алпинбий.

Он после себя оставил сыновей:

Байбури был старший, младший — Байсары.

Шаху Байбури, хотя и был он стар, —

Дал всевышний сына, — то Хаким-кайсар,

Прозван Алпамышем был, когда подрос…

Вам я потому и задавал вопрос.

В племени конгратском я не раз бывал.

Доброе, худое часто узнавал,

С Алпамышем я встречался, пировал, —

Слышу я впервые, что существовал

Там какой-то бек, по имени Ултан.

Иль из-под земли он появился там,

Иль с небес упал неведомый султан?

Я таких чудес не слыхивал вовек.

Видно, самозванец этот человек, —

Никогда такой не проживал там бек!

Из какого к ним он племени пришел,

От кого он званье бека получил?

Кто ему дела Конграта поручил?

Странный ваш ответ мне душу омрачил.

Что произошло с конгратскими людьми?!

Это слово Алпамыш сказал, и караванщиков оно задело немного: