Альтернативное видение

Если мы обратимся к ретроспективе, то вот уже чуть больше четырех лет в жизни Фелиции были линейные и вполне предсказуемые отношения. Для прикрытия, скажем так. Знаете, такие – довольно пресные, тусклые. Как речная рыба. То есть они никак не нарушали ход событий, да и начались еще тогда, когда сама Фел была весьма угловатым подростком. Ключевым в этих взаимоотношениях было то, что ей просто не мешали. Не было всплесков, синусоид, но между тем, не было и мотивации как таковой. Не было движения. В чертогах сознания ей хотелось чего-то более всепоглощающего и значимого, но она не жаловалась и ценила человека рядом. Он здорово нивелировал ее эмоциональные спады, возникавшие, как правило, после импульсивных вспышек отца Фел и часто становился настоящим shelter from a storm, где она могла укрыться от перманентно разрушавших родительских ссор.

Отмечу, что Фелиция была из довольно классической семьи чиновника и литературного критика. С отцом она не особенно общалась (вернее нет: она пыталась с ним общаться, но чаще всего сталкивалась с эмоциональными выпадами и со временем стала просто бояться осуждения), в то время как мама по-настоящему была ее маяком. Равно как и брат.

Нельзя сказать, что ей было уютно в своей семье. Нет. Скорее было непросто, казалось несправедливым такое холодное отношение к ее порывам. Она не злилась на отца, просто она его совсем не знала. А начинать узнавать, казалось, было уже поздно.

Между ее родителями наблюдалась очень чёткая и нестерпимо очевидная граница. Между смиренным восприятием мира с его трудностями и пороками и вспыльчиво-импульсивным отторжением с попыткой заработать денег, между желанием приобщить детей к искусству и целью сделать из них коммерсантов. Они были из разных миров и с каждыми годом это становилось ещё более очевидным, даже кричащим. Мама с ее хрупкостью и игрой на пианино и мистер Бёрди с его огромной фигурой, довольно громогласный и резкий.

Контраст этот явно не был в их пользу. Он скорее отдалял их на невообразимое расстояние. Даже внешне родители Фел выглядели довольно дисгармонично: он широкоплечий и крупный, она – совсем маленькая и худощавая. Главной препоной в их общении было то, что они так и не повзрослели. Их отношения скорее так и остались инфантильным зародышем, начавшись в шестнадцать лет и оставаясь по сей день таким вот эмбрионом. Они не взаимодействовали. Совсем. Эта автономия была хуже откровенной вражды. Нельзя было сказать, что это совсем провальный союз – всё-таки их паре удалось многое нажить и преумножить, купить солидную недвижимость, обзавестись парой автомобилей. Жили они весьма зажиточно, но не очень счастливо.

Со школьных лет друзья и одноклассники восторгались ими, все время восклицая: «Ну и парочка твои родители, Фел! Как из Голливуда».

Ей становилось неловко, потому что фасад совсем не отражал реальной картины, однако она предпочитала никого не посвящать в ситуацию. Никто не знал. Разве что Д.

Фел искренне и глубоко его ценила. Не любила, но уважала всецело. Все ощущения с ним были на каком-то усредненном уровне, на нормальном

показателе: не чересчур, но и не «недо». Нейтрально.

В отличие от ее семьи, родители Д были самыми обыкновенными и в этом заключалась их прелесть. С его мамой можно было печь пирожки, ходить на распродажи, примерять одежду, просто судачить, а с отцом говорить о последних новостях и смеяться над избитым анекдотом. Все окружающие обожали их именно за эту простоту: такую искреннюю, подкупающую и обезоруживающую. Они всех были готовы принять так же, как родных детей: накормить, приободрить, обогреть. В их доме было безопасно и спокойно, как собственно и должно быть в любом родительском доме. Но для Фел это была роскошь. Поистине. Она совсем не понимала, как можно приходить домой и расслабляться, а не наоборот и считала родителей Д. в высшей степени человечными, порядочными и очень добрыми. В их уютное пространство хотелось возвращаться. И не так важно зачем: полакомиться рогаликом или побренчать на гитаре. Главное – там ей были всегда и безусловно рады.

Интересно, что сам Д этого не замечал, потому что для него такие взаимоотношения были привычным ходом вещей, он и не знал, что бывает иначе. Люди очень тянулись к нему и его семье, а он и не знал, почему, не догадывался, что многие находили в его семье поддержку, искреннюю и безвозмездную. Иногда он даже дивился тому, сколько вокруг него образовывалось неравнодушных и жаждущих пообщаться. Как это обычно бывает, Д. был очень скромен и предпочитал не привлекать к себе излишнего внимания, он действительно никогда себя не выпячивал. Ему была присуща трогательная и интеллигентная культура общения, сложно было даже вообразить себе, что он когда-то поступит против законов морали.