Амазонки

– Зачем? – спросил он тогда.

– Чтобы ты не забыл этой ночи.

– Память без надежды – мука.

– Все в руках судьбы. Я буду искать встречи.

Тогда Ликоп не поверил в эти слова.

Когда он выбрался на берег озера и вышел на перевал, возник вопрос: куда идти? Возвращаться в родные места было опасно. Если амазонки узнают о его спасении – они пошлют погоню. И не столько за себя беспокоился тогда Ликоп, сколько щадил Лоту. Он знал: в случае огласки ее ждет смерть. И поэтому решил идти в противоположную сторону. Дома его все равно никто не ждал. Он шел до тех пор, пока не достиг селения Тай. Староста принял Ликопа в свой дом. Сам он был стар, единственной дочери нужен был муж. Через год родился Хети, а еще через год умерла жена. Смерть была неожиданной. Жену ужалила змея, и знахари ничем не могли помочь. Ликоп мог бы жениться вторично – девушек в селении было много, а мужчин мало. Но Лота не уходила из сердца, и всякий раз, когда приходили слухи о набегах амазонок на соседние селения, Ликоп надеялся на чудо…

…Звякнула щеколда, и в хижину вошел Донул. Ликоп торопливо сунул сверток за пазуху и поднялся навстречу гостю. Пожелав друг другу здоровья, они уселись около очага. Вбежал Хети, десятилетний, как две капли воды похожий на отца парнишка, и поставил перед гостем кувшин с вином.

После незначительных и обычных в таких случаях фраз Ликоп спросил:

– Какие заботы привели тебя в мой дом, староста Донул?

– Я уже сообщал тебе – в горах появились ойропаты. Они идут в наши края.

– Далеко ли видели их?

– В двух днях пути отсюда.

– Может, они пройдут мимо?

– Боюсь, что нет. Двенадцать лет боги хранили нас от набегов.

– Сохранят и на этот раз.

– Лучше, если мы будем готовы к отпору. Я выставил вокруг селения сторожевых.

– У нас они постоянны. Сегодня как раз сторожит Эноха.

– Пока он был старостой, мы не ладили с ним. Поссорились из-за пустяка… Теперь старостой стал ты, и пора кончать эту вражду. Нам нужно вместе встать против ойропат, и тогда мы можем дать им отпор. Говорят, что ты когда-то поднимал на грабительниц несколько, селений. Это правда?

– Было. Но там жили родственные племена. Здесь же…

– Ты прав. Мы живем недружно, но вот я пришел же к тебе. Пусть наши селения часто ссорятся из-за клочка земли, но когда приходит час опасности…

– Я не против, уважаемый Донул, но боюсь, что жители Тая не послушают меня. Я молодой староста…

– И все же я прошу тебя: давай соберем сходку, поговорим.

– Давай поговорим. Хети, подбрось хворосту в очаг, разогрей ужин и поешь. Потом иди к деду. Он и днем видит плохо, а ночью…

– А ты?

– Мы пойдем на сходку.

Дуб стоит на вершине горы с незапамятных времен. И дед Хети, и прадед помнили дерево таким, каким видят сейчас. И никто теперь в селении Тай не скажет, кем и когда сооружено у вершины дуба дозорное гнездо. Это, наверно, случилось в пору вражды племен, когда в любое время дня и ночи можно было ожидать нападения врагов.

Старый Эноха ждет внука. Хети днем помогает отцу по хозяйству, а ночи нередко проводит с дедом. Сегодня внук почему-то задержался, и Эпоха, кряхтя, забирается на нижние ветви дуба. Отдохнув, он поднимается выше, и перед ним открывается вся долина Тай, освещенная багряно: розовыми лучами заходящего солнца.

Внизу, у подножья горы, селение. Оно раскинулось по обеим сторонам горной речки, которая с (Высоты похожа на блестящую змейку. Здесь пасутся стада таянцев, раскинулись их поля, сады и виноградники. Вот и внук. Он бежит по тропинке, взбирается на холм и ловко, как белка, поднимается на дерево.

– Ты что-то запоздал сегодня? – спрашивает дед, принимая узелок с ужином.

– К отцу приходил Донул; я слушал их разговор.

– Донул? Зачем приходил этот старый лис?

– Он предупредил отца, что где-то на дальних дорогах заметили ойропат. Нам велено смотреть лучше, не покидать дерево.

– Тогда лезь в корзину и смотри. Я поужинаю здесь.

Хети оглядел окрестности. Кругом было тихо, не клубилась на дорогах пыль. «Вырасту большой, – думает мальчик, – брошу клич на все долины, соберу всех мужчин в одно место и поведу их на ойропат».

Над горными долинами, зной.

Над обветренными, обожженными солнцем всадницами пыль. Она всюду: скрипит на зубах, лежит толстым слоем на крупах лошадей, пыль скрыла блеск шлемов и щитов, запорошила уздечки, нагрудники и колчаны. Она поднимается из-под копыт тяжелыми клубами, оседает на ресницах, проникает в легкие. Переносить это мучительно.

Если пустить лошадей в галоп, пыль останется позади, но сотня третий день в пути, кони утомлены, и потому отряд двигается шагом.

Лота и Антогора едут впереди сотни рядом. Одна на вороном коне, другая на гнедом. Сейчас их отличить трудно – оба жеребца серые от пыли. Они идут рядом, голова в голову, с опущенными поводьями.

Антогора старше Лоты, но сейчас этой разницы не уловить. Обе стройны, будто высечены из мрамора, обе надменно, чуть откинувшись назад, сидят в седле, обе покрыты пылью с головы до ног.