Читаем Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX–XX столетий. Книга I полностью

Утром 5 апреля — если быть совсем точным, то без четверти девять — в дверь дома Ноблов позвонили. На пороге стоял Теодор Дюрант, библиотекарь баптистской общины, в руках он держл книгу. Дюрант осведомился, может ли он видеть Бланш? Мод не стала говорить ему об отсутствии сестры и уклончиво ответила, что Бланш уже ушла в школу. Теодор как бы невзначай уточнил, как давно Бланш вышла из дома? Мод, стараясь быть вежливой, ответила, что сестра ушла около четверти часа назад, примерно в половине девятого. В принципе, у неё не было ни малейших оснований обманывать библиотекаря или быть с ним невежливой — Теодор являлся одним из первых её друзей в Сан-Франциско, он часто виделся с обеими сёстрами, его родная сестра ходила в театр вместе с Бланш. Тем не менее, Мод в ту минуту почувствовала раздражение оттого, что собеседник демонстрировал необъяснимую настойчивость. Придерживаясь ранее выработанного вместе с тётей и дядей плана, Мод обманула Теодора, заверив его, что сестра находится на пути в школу. Дюрант сказал, что направляется в больницу — он заканчивал обучение в медицинской школе и подрабатывал в больнице — и по пути решил занести книгу, которую несколько дней назад обещал Бланш.

Дюрант передал книгу — это был томик «The Newcombs», упоминайшся им в краткой беседе в церкви вечером 3 апреля. Раскланявшись с Мод, он отправился по своим делам.

Если посещение Теодором Дюрантом дома супругов Нобл не имело прямой связи с изчезновением Бланш Ламонт, то другое событие, также произошедшее в тот день, находилось в прямой с ним связи. Точнее даже, оно явилось следствием таинственного изчезновения.

Во второй половине дня Мод, вернувшись из школы, сложила бумаги пропавшей сестры — её дневники, полученные письма, учебные конспекты — и… отправила их домой в Монтану. Забегая немного вперёд, добавим, что по получении посылки мать Бланш сожгла всё, написанное младшей дочерью, не сохранив даже собственные письма, адресованные ей. То есть вся переписка между матерью и пропавшей без вести дочерью исчезла!

Это очень интересный момент, который мог бы иметь весьма и весьма далеко идущие последствия, если бы не ряд иных событий, о которых будет сказано в своё время. Об уничтожении дневников и писем пропавшей без вести девушки очень важно сейчас сказать, поскольку читатель скорее всего не найдёт упоминаний об этом в современной американской литературе. Данный факт отражён только в судебных протоколах. Поведение матери и старшей сестры представляется с одной стороны, странным, а с другой — хорошо согласованным. Мод, отправляя матери бандероль с эпистолярным наследием Бланш, явно приложила к грузу некое письмо. Старшая сестра явно желала, чтобы мать ознакомилась с полученным грузом и уже после этого приняла решение, как с ним поступить.

Мать, повторим, предпочла сжечь всё, написанное пропавшей дочерью.

Ощущение странности поступков старшей сестры и матери ещё более усилится, если мы примем во внимание то обстоятельство, что все эти действия совершались до того, как об исчезновении Бланш Ламонт была проинформирована полиция Сан-Франциско.

Вечером того же дня — напомним, речь идёт о 5 апреля — в дом Ноблов явились тот самый библиотекарь Дюрант, что утром приносил книгу, и доктор Фогель, член той же самой баптистской общины, к которой принадлежали сёстры Ламонт. Ссылаясь на Кларенса Вольфа, преподавателя школы, которую посещала пропавшая девушка, они заявили, что им известно об отсутствии Бланш. Добавив несколько слов о том, что они крайне встревожены этой прискорбной новостью, мужчины сообщили о своих предположениях на сей счёт. Дюрант и Фогель заявили, что им кажется весьма вероятным похищение Бланш Ламонт с целью последующей перепродажи в публичный дом, и добавили, что имеют кое-какие связи в Сан-Франциско и займутся самостоятельным розыском пропавшей.

В Калифорнии тех лет имелись весьма многочисленные диаспоры различных национальных меньшинств, прежде всего, китайцев и мексиканцев. Первые завозились в Соеденные Штаты в качестве дешёвой рабочей силы для строительства железных дорог, вторые же являлись коренным населением этих мест [Калифорния до 1847 г. года входила в состав Мексики, так что испанцы и их потомки появились в тех местах на пару столетий ранее англо-саксов]. Публичные дома, в которых белые женщины подвергались нещадной сексуальной эксплуатации всякого рода «цветными» мужчинами, являлись своеобразной городской легендой, чрезвычайно популярной в некоторой части тогдашнего калифорнийского общества. Россказни такого рода для придания им правдоподобия нередко сопровождались разнообразными деталями скабрезного свойства, в частности, сведущие люди утверждали, будто китайские мужчины очень любят лишать юных белых леди девственности и готовы платить посредникам за услуги подобного рода огромные деньги. Бросая ретроперспективный взгляд, сложно не предположить, что «страшилки» подобного рода распространялись умышленно и преследовали цель консолидировать «белую» часть американского общества перед угрозой со стороны «небелой».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Россия между дикостью и произволом. Заметки русского писателя
Россия между дикостью и произволом. Заметки русского писателя

«Русское правительство есть только политическая партия, лишенная моральной связи с русским народом и враждебная ему по своим задачам. Под давлением необходимости русские власти устраивают гнуснейшую комедию народного представительства. Народ понял эту грубую комедию, он не хочет Думы, в которую желают посадить на роли представителей его желании каких-то темных людей, не известных ему», – писал Максим Горький в начале прошлого века.Он хорошо знал Россию, с 11 лет Алексей Пешков (будущий Максим Горький) вынужден был сам зарабатывать себе на жизнь и сменил много профессий, странствуя «по Руси». Впечатления от этого он позже отразил в своих произведениях, в которых утверждал, что человек в России «дешев и никому не нужен», а существование его проходит среди «людей безграмотных, бессовестных, одичавших от волчьей жизни в зависти и жадности».Неоднозначным было отношение Максима Горького к революции: с одной стороны, он надеялся, что под ее влиянием в русском человеке «разгорятся ярким огнем силы его разума и воли, подавленные гнетом полицейского строя жизни». С другой стороны, Горький опасался, что «живя среди отравлявших душу безобразий старого режима, мы заразились всеми пагубными свойствами людей, презиравших нас, издевавшихся над нами… Старый порядок разрушен физически, но духовно он остается жить».В данную книгу вошли очерки и рассказы Максима Горького, показывающие Россию первых десятилетий XX века, какой он ее видел.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Максим Горький

Публицистика / Прочее / Классическая литература