Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX–XX столетий. Книга V

Речь главного обвинителя оказалась остра, очень остра! Если адвокат Меррик сглаживал углы и заусенцы, то генеральный прокурор их обострял и выставлял напоказ. В каком-то смысле они поменялись ролями — обвинитель указывал на то, о чём говорить надлежало защите. Так, например, Клиффорд заметил, что предположение, будто Литтлфилд умышленно направлял подозрения на профессора Уэбстера, представляется совершенно фантастичным. По той простой причине, что уборщик попросту не смог бы незаметно поддерживать огонь в тигельной печи на протяжении многих часов, проникать в помещения профессора Уэбстера для расчленения трупа и всякий раз скрывать от профессора следы своей активности.

В этом логическом пассаже примечательно то, что именно обвинитель заговорил о возможном наведении следствия на ложный след, совершённом Литтлфилдом, который сам же расчленил и сжёг труп, а затем поспешил с заявлением в полицию. Об этом должен был говорить защитник, эта версия буквально витала в воздухе, рвалась с языка, она должна была обсуждаться именно стороной защиты, но никто ничего подобного в стенах суда не озвучил!

Обосновывая фантастичность подозрений в отношении Эфраима Литтлфилда, генпрокурор подчеркнул, что тот после обнаружения останков подвергся продолжительному «строгому допросу», который с честью выдержал. Этому человеку по-прежнему доверяла администрация колледжа. Наконец, следовало не упускать из вида и то обстоятельство, что квартира Литтлфилда подвергалась тщательному обыску. Литтлфилду попросту негде было прятать тело Джорджа Паркмена. А стало быть, Литтлфилд в качестве свидетеля заслуживает доверия.

Конечно, эта аргументация была так себе, каждый из доводов в пользу того, что Литтлфилд является «надёжным свидетелем», довольно просто опровергался. Или, как минимум, оспаривался. Помещения, занятые профессором Уэбстером, тоже дважды обыскивались и безо всякого результата, так что…

Тут, кстати, главный обвинитель очень неосторожно коснулся вопроса о месте сокрытия трупа или его частей от момента исчезновения Паркмена до времени обнаружения. Чуть выше было отмечено, что потенциально эта тема для стороны обвинения являлась крайне опасной, поскольку рождала большое количество безответных вопросов. Здание колледжа осматривалось дважды и притом дотошно — от конька крыши, до подвала. Нельзя было исключать того, что труп некоторое время находился вне здания и был внесён уже после второго осмотра, скажем, в четверг или даже в пятницу. Это было весьма нежелательное для стороны обвинения предположение, поскольку оно расширяло круг подозреваемых. Клиффорд этот нюанс, разумеется, понимал и потому постарался сразу же уклониться от каких-либо рассуждений на данную тему, хотя логика его выступления требовала обоснования тезиса о невозможности подобного перемещения тела убитого.

Другой интересный довод главного обвинителя в пользу того, что Литтлфилду можно во всём доверять, заключался в том, что времяпрепровождение уборщика в четверг 29 ноября и в пятницу 30-го хорошо прослеживалось и не имело никаких «лакун». По мнению Клиффорда, это свидетельствовало о том, что Литтлфилд не располагал временем на помещение трупа в химлабораторию после того, как профессор Уэбстера покинул её в середине дня пятницы.

Этот довод тоже следовало признать довольно лукавым, неубедительным и ничего по существу не доказывающим. Для того, чтобы рассуждать о наличии или нехватке времени на перемещение трупа, прокурору необходимо было предварительно указать, откуда и куда этот самый труп надлежало переместить. Если с конечной точкой всё более или менее понятно — это должна быть химическая лаборатория в здании медколледжа, то вот с исходной никакой ясности не существовало. Этот вопрос дела никем никогда не поднимался и ни в какой форме не обсуждался. И тем удивительнее звучат рассуждения на эту тему Генерального прокурора в его заключительной речи! О подозрениях в отношении Литтлфилда должны были говорить адвокаты подсудимого, но они обошли полным молчанием многочисленные недоговорённости и нестыковки, связанные с этим персонажем. По странной иронии судьбы именно главный обвинитель занялся тем, чего не сделала защита Уэбстера.

То, что данный фрагмент появился в речи Клиффорда, можно истолковать следующим образом: сторона обвинения ожидала, что защита в заключительной речи совершит недвусмысленный «наезд» на Литтлфилда и постарается максимально скомпрометировать главного свидетеля обвинения. Подобный выпад в адрес уборщика выглядел логичным и казался неизбежным. Генеральный прокурор Клиффорд вставил в свою речь веские [как ему казалось] доводы в защиту своего самого ценного свидетеля, но случилось странное — защита не стала трогать Литтлфилда, и поэтому доводы Клиффорда «повисли в пустоте». Выражаясь образно, можно сказать, что генеральный прокурор отражал атаку, которая не состоялась.