Амур с оптической винтовкой

Она успела переодеться в светлые джинсы и тонкую красную курточку. И была такой прехорошенькой, что он чуть не застонал, подходя ближе. И даже не нашел обидных слов. Намеренно обидных слов.

– Рома! – окликнула она его, когда он стремительно пошел мимо.

Встала у него на пути, загородила подъездную дверь.

– Чего тебе?

Он опустил взгляд, наткнулся им на ее старые лобастые кроссовки. Поднял глаза выше. И вдруг увидал, что тонкие светлые джинсы на ее коленках странно трясутся. Господи, это ее коленки тряслись! Ее трясло! Может, от холода, потому что долго ждала его. Может, от обиды. Может… от страха. Она же умненькой была, Дианка. Очень умненькой. И иногда, это когда еще они тесно общались, дружили, когда еще он не ступил ногой в мерзкую трясину, засосавшую его теперь почти по грудь, она делала удивительно логические выводы.

– Надо поговорить, – произнесла Дианка, и подбородок ее при этом тоже дрожал. – Идем к тебе.

– Хорошо, – сдался Рома, открыл дверь пропустил ее.

Они молча поднялись на его третий этаж. Пешком поднимались, лифт застрял где-то наверху. Вошли в квартиру. Одновременно уставились на затоптанный пол.

– Поставь чайник, – скомандовала Дианка и расстегнула курточку. – Я быстро протру…

Он послушался. Он устал. Устал спорить, гадать, сопротивляться. Он устал быть один на один со своей бедой. Он никому ничего не рассказывал. Никогда! Мать о чем-то догадалась. И он мог бы сегодня с ней все обсудить. Она была умной. До того, как начала топить себя в алкоголе, была умной и рассудительной. Она бы помогла ему хотя бы советом. Теперь матери нет.

Рома налил чайник доверху, поставил его на газ. Капли с пузатых боков тут же отвратительно зашипели, скатываясь в пламя. Мать всегда вытирала чайник полотенцем, прежде чем поставить кипятить, зачем-то вспомнил он. Матери теперь нет. Наверное, что-то надо делать. Как-то готовиться к похоронам. Обзвонить родственников. Купить какую-то одежду. Господи! Он ничего в этом не понимал! Он никогда никого не хоронил! Даже пропавший отец до последнего времени оставался для него живым.

Рома сел к столу. Уставился на пожелтевший численник. Тринадцатое августа пятилетней давности. Может, стоило тогда снять его со стены? Выбросить? Забыть? Может, не стоило делать так, чтобы это напоминание постоянно мозолило глаза? Почему мать не выбросила? Не решилась? Хотела помнить вечно?

Роман поставил локти на стол, уронил лицо в ладони.

И что теперь, спросил он у себя. Как он дальше станет жить? Жить с пугающей холодной ненавистью к своему покровителю. Жить, не имея возможности любить. Жить, не имея права на будущее. Разве это жизнь?!

В ванной лилась вода. Дианка гремела шваброй в гостиной, в спальне матери, в его комнате, потом в прихожей. Потом перебралась в кухню. Заставила задрать ноги, лавируя шваброй между ножек стола.

– Не надо ничего этого, – произнес он угрюмо, косясь на ее раскрасневшееся лицо.

– Молчи. – Она метнула в него странно взрослый, проницательный взгляд, сдунула с лица прядку волос, выбившуюся из хвостика на макушке. – Чай завари. Мне зеленый.

И ушла с кухни снова в ванную. Вымыла швабру, вымыла руки, выключила воду. В квартире повисла такая гнетущая тишина, что Рома тут же начал греметь чашками, чтобы не задохнуться от тоски, сдавившей ему душу.

– На вот, зеленый. – Он пододвинул ей чашку, когда она уселась за стол напротив него. – Как просила.

– Спасибо.

Диана хлебнула, обожглась, поморщилась. Смешно вывернула нижнюю губу, пытаясь на нее подуть. Она так раньше всегда делала, он помнил. И всегда находил это забавным. Сейчас смотреть на это было больно.

– Ты хотела поговорить, – напомнил он, чтобы не раскиснуть окончательно.

– Да. Хотела.

Девушка положила на стол руки, погладила старый пластик, в точности повторив жест его матери пару дней назад, глянула на него:

– Рома, что происходит?

Он тут же взорвался, закричав:

– Моя мать погибла. Меня задержали по подозрению, но тут же отпустили за недостаточностью улик. Так это у них называется и…

– Рома, что с тобой происходит? – перебила его Диана. И незнакомо, по-взрослому, хмыкнула. – Я не слепая. Я понимаю, что ты куда-то вляпался. И я хочу знать, куда?

– С чего ты решила, что я куда-то вляпался? – Он старательно беспечно подергал плечами, замотал головой. – Полиции свойственно подтасовывать факты. Чем кого-то искать, лучше схватить того, кто под руку подвернулся.

– Рома, у тебя нет алиби, – напомнила она тихо. – И нам с тобой это известно. Я не была с тобой. Ты не был со мной. Ты попросил – я сказала то, что надо.

– Могла бы не говорить! – снова заорал он, вскочил с места и встал, напружинив спину, лицом к окну. – Я ее не трогал!

– Я знаю.

Диана выбралась из-за стола. Подошла к нему вплотную. Прижалась щекой к его спине, обняла, сомкнув пальцы на его плоском животе, проговорила в ощетинившиеся лопатки:

– Тебя не было дома минувшей ночью. Я об этом знаю.