Анаконда

Таисия родилась в женской колонии строгого режима, и мать ее была не просто воровской марухой, но авторитетным филеном в зоне, где и все остальные зечки были далеко не фраерными бабенками.

Таисию мать отучала от груди.

На всю жизнь отбила охоту искать ласку.

Неласковой была мать Таисии. Да и откуда ей быть ласковой если в четырнадцать лет ее зверски изнасиловал отчим, она сбежала из городка Уржума в Ленинград, попала в банду, трахали там ее во всех позициях и без ограничений все, кому не лень, пока не вытряхнули требуху по пьяни (вытряхивать требуху, для непосвященных поясним, — наносить ножевые ранения в лицо), не дали треста до усмерти (избили до полусмерти), не врезали копытами по батареям (ударили ногами по ребрам), пока не вырвали кадык (били по лицу), пока дунькои (финским ножом), протертым водкой, не нарисовали на заднице тюльпан, пробитый финкой, — «смерть прокурору».

Проиграли в карты мамку Таисии и заказали ей раипрокурора, навесившего срок пахану.

Выбора у девки не было: либо она заземлит прокурора, либо ее на месар посадят.

Прикрыла она изрезанное воровской заточкой лицо, закуталась в черный платок, как монашенка, да и позвонила поздно вечером в квартиру райпрокурора.

Тот не боясь открыл. Ничего не боялся. Уверен был, что все по справедливости делал: ни одного невинного не осудил, никому больше, чем по закону, срока не добавил. А уж скольким людям помог найти справедливость, не сосчитать. Так что ничего не боялся прокурор одного из районов Ленинграда. Открыл дверь.

Коцнула прокурора мать Таисии. Первым же выстрелом. А вторым — жену, выбежавшую на звук выстрела, третьим — мать прокурора, которая, выглянув из кухни и увидев залитые кровью трупы сына и невестки, стала неслышно сползать по стене. Может, старушка и сама бы померла, да рисковать нельзя было. А ну как успела бы что наболтать ментам?

Еще два патрона осталось в стволе. Как раз на детишек хватило. Две дочки-погодочки уж спать легли. На вечный сон их она и определила.

При таком многолюдье всегда разволнуешься. Тут и опытный убийца (слова «киллер» тогда, двадцать лет назад, никто и не знал на Руси) следков наоставляет.

Оставила и мать Таисии.

Так что по «пальчикам» нашли веселые парни из питерского УГРО печальную девушку с изрезанным лицом. А уж в прокуратуре ее изуродованное личико сочувствия не вызвало. У всех перед глазами стояли похороны семьи их товарища — пять гробов. Так что дали максимум, который давали в нашей стране женщине-убийце, — пятнадцать лет колонии строгого режима.

Там Таисия и родилась. А поскольку амнистия при таком раскладе биографии мамане ее не грозила, то там и в школу пошла, там и науки, какие ей давались, освоила; а какие не давались, например русский язык и литература (как есть люди с врожденной грамотностью, так есть и с врожденной неграмотностью — пример тому Таисия), по ним она и не напрягалась. А потому успела закончить в школе женской колонии строгого режима шестилетку, на чем свое образование навсегда прекратила.

Выпулилась мать в последний раз из ШИЗО, сказала в последний раз гадиловкам, гайдамакам и волкам все, что она думает о них и их сраной колонии, и вышла на свободу, ведя за собой за руку упирающуюся Таисию.

Таисии было страшно выходить на свободу, потому что иной, кроме колонии, жизни она не знала.

Дали цинк на волю. Да некому было встречать их. Все подельники, кенты по банде были либо убиты в перестрелках с ментами, сгинули в зонах, померли от туберкулеза, либо сами сидели в СИЗО, ШИЗО и ИТК.

Ночь провели на вокзале. Утром мать пошла в туалет и там удавилась на кушаке от халата. Таисия осталась одна.

Не было у нее другого пути, как повторить биографию матери.

Что она и сделала с добросовестностью и упорством, достойными лучшего применения. Была детская колония, была колония для несовершеннолетних, была зона ИТК общего режима.

До ИТК особого режима в своей карьере Таисия не доползла.

Случилось чудо.

Когда она год назад очередной раз вышла на свободу и тут же, приехав в Москву, в метро украла кошелек, ей крупно повезло.

Ее поймали за руку.

Если бы не поймали, она могла бы на содержимое кошелька жить припеваючи не один месяц: в толстом кошельке-«органайзере» было пять тысяч баксов купюрами по 100, 50 и 10 долларов.

Но все дело в том, что украла она кошелек, вырезав сточенной старой пятикопеечной монетой кусок белой кожи из роскошной дамской сумки, у Анны Митрофановны.

Бывает же такое! Первый раз за последние двадцать, наверное, лет Анна Митрофановна поехала в метро. Блажь нашла. Муж, как всегда, уехал утром на работу на персоналке, она выехала на своем вишневом «БМВ». Безупречно всегда работавшая машина вдруг стала посреди Ленинградского проспекта, возле метро «Динамо». Ехать ей надо было до станции «Аэропорт», где в минуте ходьбы — поликлиника Литфонда России, а там у нее были неотложные дела.

Бросила она машину, с трудом дотянув до бровки, выскочила на проезжую часть, ни одна зараза на ее «голосование» не откликнулась. А время у деловой женщины на вес золота.