Читаем Анархия в мечте. Публикации 1917–1919 годов и статья Леонида Геллера «Анархизм, модернизм, авангард, революция. О братьях Гординых» полностью

Как странно, путь стал ещё легче, дорога под ногами как бы свёртывалась, укорачивалась, и пространство стало терять своё протяжение!

V. Молодёжь

Идём мы вместе. Храним молчание.

О чём мы будем разговаривать? Мы жаждем одного: страны счастья, свободы, братства и любви.

Идём.

Издали виднеется чёрная точка; подходим ближе, видим – юноша.

Лицом он молод, а волосы на голове уже седые, и борода седая. Как странно.

– Куда идёшь?

– Я от них ушёл. Я ушёл от их школы. Житья мне там не было, вечно учись!

– И тебя, прекрасный юноша, там преследовали? – спросил участливо угнетённый народ.

– Да. Но не моё тело, а мой дух избивали, пытали.

– А где же тебя пытали?

– Место пытки духа называется у них, у тех цивилизованных дикарей, школой, учебным заведением.

– А почему ты смотришь стариком, хотя ты так молод?

– Как же не выглядеть стариком, когда тебя «старят», делают тебя стариком насильно, – в этом вся задача образовательной школы.

– Неужели?

– Конечно. Школа – это Голгофа, это место распятия Молодой души, молодого Спасителя.

– А кто тебя распинал?

– Старое поколение в лице своих «палачей духа», учителей-мучителей распинает молодое поколение.

– А зачем это им?

– Не знаю, зачем. А может, и знаю. Оно завидует нашей молодости, нашему зеленеющему духу, нашей цветущей свежести, нашей бьющей фонтаном жизненной энергии; оно боится нашей бунтующей души, оно боится нашего разрушения, оно боится, что мы повергнем во прах все их идолы и божки, ибо в каждом молодом живёт Авраам, который разбил идолы своего отца Феры2; оно боится нас, и потому заточает нас в застенок, именуемый школой.

– А куда идёшь?

– Не знаю. Я оттуда вырвался. Я сбежал. Не могу, не хочу, не желаю у них учиться. Я хочу их учить. Нам, молодым, у них учиться нечему. Хочу мыслить по-своему, чувствовать по-своему. И я сбежал. Я обозвал моего учителя Пилатом духа, он меня выругал. И я сбежал.

– Но куда идёшь?

– Не знаю. Я ищу страну свободной мысли, свободного мировоззрения. Я ищу страну, где нет ни школ, ни церквей, где молодое поколение свободно духом, растёт без предрассудков, без навязанных, насильно привитых идей и верований, и учений. Хочу дышать свободно. Хочу жить без богобоязни и без природобоязни. Хочу творить и заблуждаться и ошибаться. Хочу иметь право на мысль, на заблуждение духа.

– А там неужели не дали тебе даже мыслить по-своему?

– Конечно, нет. Там всё по установленному, по принятому. Там господство какой-то глупой, умной, мудрой веры, называемой Наукой. Там надо мыслить «научно». И этой глупой, калечащей, уродующей душу и насилующей Разум и рассудок мудрости меня учили с самого детства.

Там я задыхался, мой свободный дух метался, бился, если бы я не сбежал, я бы покончил самоубийством духа.

– Куда же ты идёшь?

– Я иду в страну вечного творчества. Я знаю, голос моего сердца, моего разума и моей совести мне говорил, что есть такой край, где вечно цветёт молодость, где люди все молоды, где дух свободен. Где каждый человек творит. Я иду туда.

– А где тот край?

– Не знаю. Знаю лишь, что надо держаться подальше от запада, подальше от холодного севера, надо держать путь на восток, там, где солнца восход, там, где стоит колыбель утренней зари, там та страна, которой я жажду, которой я ищу, которую я чую издали и вблизи.

– Идём вместе, ведь и мы туда идём. Мы идём в страну счастья, свободы, братства и любви. Там и будет страна творчества, вечной подвижности духа и крыления души.

– И вы туда идёте?

– Да, и мы туда идём. Идём все вместе. Веселее будет. И легче найдём ту страну.

– Идём, – сказал юноша и вперился взглядом в дальнюю ясную даль и тихо прибавил:

– Там, за горами, за долами течёт река. В ней купается солнце. Оттуда оно приходит по утрам и туда уходит по вечерам. Там стоит его кровать. Оно там спит. На дне лона реки. Та река называется творчеством. На берегу реки стоит грядущий, он охраняет сон солнца по ночам, он следит за его вставанием по утрам. У него есть лодочка, она зелёная. Зовут её забвение. Она маленькая-маленькая. Она утлая. Легка она, как мысль, как душа. На ней и парус, он белый, зовут его стремление. Грядущий нам даст эту лодочку. Мы в неё сядем и поплывём по течению. Я буду грести веслом, а ты, – он обратился ко мне, – будешь держать руль. И поплывём. Достигнем противоположного берега. На том берегу живёт другая жизнь, живая, живучая жизнь. Там страна, которую я ищу, по которой я тоскую…

– Идём!

– Идём все вместе. Мы пятеро!

– Идём вместе, нас пять угнетённых! – сказал рабочий.

– Идём все вместе, наш символ – это пять, Союз Пяти, – сказала женщина.

– Идём все вместе, – сказал угнетённый народ.

– Идём все пять, идём в страну пяти свобод, – сказал я.

– Идём все вместе, идём в страну пяти радостей, в страну воли, равенства, братства, любви и творчества, – сказали все мы в один голос.

И взялись мы за руки и пошли. И тут мы почувствовали, что ноги наши отделились от земли, что мы стали легки-легки, что страна счастья так близка-близка. У нас выросли крылья, гроза стремления поднялась, встрепенулась и понесла нас на могучих крыльях достижения. Мы полетели. Пять взмахов крыл.

Перейти на страницу:

Все книги серии Real Hylaea

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное