Анархо

Как и в прошлый раз руки оказались скрещены за спиною, стянуты колким, жестоким в своей неподатливости, пластиковым хомутом. Мелкий наркоторговец сидел, вжавшись в поросшую пылевой коркой стенку, молчал, чуть подрагивал. Не сопротивлялся отъёму всего содержимого карманов. Лишь, то вяло покачивал обречённой головой, в такт тряске, то, вдруг, словно просыпался от одному ему ведомых звуков, а потом снова обмирал.

Его ноги ступали по уже печально знакомой тропинке, втоптанных в вязкую глинистую землю мелких осколков кирпича, бетона, шифера и другого строительного мусора. Недостроенное и уже давно обветшалое нечто, встретило заунывно завывающими в кирпичной клетке сквозняками. Марк спотыкался на лестнице, норовил клюнуть серую бетонную твердь, оставив ей воспоминание о себе кровавым поцелуем. Но крепкие руки держали под локоть, крепко, цепко…

Он повалился на хладность пола, почти у импровизированного обрыва вульгарно оттопырившегося перекрытия, нависающего над текучей гладью. Внизу — два этажа и затопленный подвал. Справа — неплохой вид на город. Плюющиеся смолью трубы ТЭЦ, пологие крыши вросших в промзону заводов. Чуть правее — белизна бюджетных новостроек. Слева, за разномастностью лесополосы — приземистый дачный посёлок. Впереди, бурелом балки, оставленной людьми на откуп истинному естеству природы. Сзади, единственная выведенная кирпичная стена и четыре застывших силуэта. Один — повыше и пошире остальных, спокойно разматывает пластиковую бельевую верёвку. Второй — тоже высокий, но худой, нервозно подёргивает руками. Третий — широкоплечий, приземистый, поглядывает сквозь прорези чёрных глазниц по сторонам. Четвёртый — и сказать нечего. Словно усреднённая версия всех прочих. Среднего роста, средней комплекции, стоит, смотрит не мигая…

— Ребят, ну вы чего? — наконец заголосил Марк. — Ну, с кем не бывает?

— Тебя предупреждали, — с натугой вытолкнул из себя Лидс. — Теперь уже поздно…

— Чего поздно?! Чего поздно?! — замельтешил горе-торговец. — Хотите точку забрать?! Так, это не со мной решайте! Я-то тут при чём?!

— Закрой свою вонючую пасть! — Бэкхем с размаху впечатал носок полуспортивного ботинка в голову тщедушного студента. — Пиздец тебе, сука!

Марк что-то скулил и отплёвывался бардовым, тягучим, в то время как молчаливый Шарик деловито пытался скрутить воедино три кирпича, в разной степени надколотых с краёв. Пластик верёвки упрямился и то и дело пытался ослабить хватку. Нехитрая конструкция стремилась рассыпаться, но Шарик старательно подтягивал жгут, делая всё новые и новые обороты.

— Тихо! — гаркнул Барбер, чуть сгорбился, навострился. — Тихо, сказал! — ногой вжал в бетон пленника, что-то невнятно хлюпающе бормочущего. — Слышали? — обратился ко всем сразу. Товарищи непонимающе повели плечами. — Значит, слушайте! А ты, — ещё сильнее вдавил ступню меж барыжьих лопаток, — вообще не дыши!

Ветер звучал пустотой и собственным мокрым шёпотом. Секунду, две, три, а потом послышалось тихое металлическое бряканье, где-то внизу.

— Эй! — змеёй шепнул Лидсу Барбер. — Глянь, что там? — кивнул лестницу.

Лидс сухо сглотнул, поправил маску, осторожно, неслышным шагом подкрался к дверному поёму, вытянул шею и почти мгновенно, по пустынности кирпично-бетонных стен поскакало эхо нежданного хлопка, а в глаза полетело мелкое крошево.

— Твою мать! — пугливой черепашьей головой втянулся обратно на площадку Лид.

— Они здесь! Здесь! — истошно завопил Марк.

— Валим! — уже не таясь, прогремел Барбер.

— Куда?! — растерянно заметался, будто в крохотной, метр на метр, клетке Бэкхем.

— Сюда! — разбежался Лидс, притормозил у пленника, со всей силы впечатал его голову в бетон, вдохнул, резко выдохнул, снова втянул ноздрями воздух и полетел вниз.

Вода, словно стальным прутом ударила ноги, а через неуловимый миг обожгла острым холодом. Тело словно скукожилось, будто бездушность пластика, которую пробует на вкус открытый огонь. Распрямиться, вытянуть руки и ноги, не позволить себе пойти каменной обречённостью ко дну — казалось невыносимо сложно. Вода чудилась нестерпимо вязкой, тяжёлой, словно безвкусный кисель, вываренный из всей горечи и разочарования этого мира. Первый вдох проник в лёгкие раскалённым свинцом. Руки принялись неуклюже бить растревоженную недовольную влагу. Снова хлопок.

— Под водой! — загремел вопль Барбера и тело снова, целиком и полностью, поглотил огненно-морозный кисель.

С каждым взмахом рук, от молодецкой удали будто отщипывали по кусочку. Словно чьи-то чумазые пальцы вгрызались в хлебный мякиш снова и снова, стремясь как можно быстрее оставить от буханки лишь остов ломкой корки. Под водой выстрелы слышались далёким похлопыванием в ладоши. Каждый краткий глоток спасительно воздуха сулил, что это похлопывание превратился в затрещину. Прямо по затылку. Первую и последнюю.