Анархо

Пестрота «цивилизации» полуживого осеннего парка уже маячила впереди, когда взгляд зацепил тёмно-синюю «Хонду». Машина приземисто, будто кошка, подвернувшая под себя передние лапки, улеглась на пешеходной дорожке. В сосредоточенных лицах за лобовым стеклом угадывалось что-то знакомое, но мимолётное, почти неуловимое. Страх подстёгивал память, заставляя без оглядки нестись в совсем недавнее прошлое. Выстрел, спешное шарканье по наготе бетонной лестницы, снова выстрел, потом ещё и ещё и крохотные овалы лиц. Расплывчатые от застилающей глаза колкости холодной влаги, но, будто такие же сосредоточенные. Будто такие же…

Шершавый мясистый и липкий ком на силу проследовал в желудок, кулаки хрустко сжались, по ногам пробежались коротенькие лапки с морозными пятачками. С каждым шагом естественный наркотик разгонял сердце и пленил разум. Сдерживаться казалось невыносимо тяжко. Тяжко постучать в стекло всего одной костянкой, а не со всего размаху врезаться тяжёлой нерушимостью кастета. Просто постучать, просто постучать…

— Чего тебе? — недовольно отозвался водитель, когда Лидс, со всех сил сдерживая пьянящую дурь, с деликатной аккуратностью аккуратно пробарабанил в водительское окно.

— Привет, служивые! — с натужной, но, как ему казалось, более чем натуральной и лёгкой дружелюбностью, поздоровался Лидс.

Водитель с пассажиром на долю секунды пересеклись серьёзными взглядами. Этот трюк Лидс проделывал не раз и не два. Подозрительные типы, с которыми до сих пор приходилось иметь дело, были, как правило, двух мастей — чёрной или красной. Первые, никогда безропотно не глотали столь легкомысленное замечание. Вторые, либо впадали в замешательство, либо без промедления отшучивались. Фальшь Лидс научился различать очень хорошо. И сейчас, в миллисекундном переглядывании, увидел обыденность её прелюдии.

— Не угостите сигареткой? — продолжил Лидс, не давая визави лишней секунды, на размышление.

— Не курим! — чуть заметно дёрнув щекой, заросшей тёмной густой щетиной, гаркнул сухожильный мужчина с пассажирского сидения. Тёмная южная кавказская кожа будто ещё сильнее сгущала краски, коими вырисовывался его недружелюбный вид.

— Да, ладно тебе, — натужно улыбнулся соседу водитель, откинул бардачок, чуть порылся и протянул Лидсу сигарету. — Держи, — улыбнулся он уже фанату и чуть припухлое, истоптанное рыжиной веснушек лицо, явило почти искреннюю противоположность кавказскому товарищу. — Только мы не служивые, — как бы невзначай добавил он.

— Да? — невинно пожал плечами Лидс. — А я думал, подглядываете. Все-таки движ и всё такое…

— А что за движ?

— Ну, как же? Предъявлять команде будем, за слитые матчи.

— И ты тоже?

— Ну, тут все настоящие болельщики! — сознательно избежал он формулировки фанаты, а тем более хулиганы.

— Понятно, — кивнул рыжий. — А что, правда слили?

— Да, к гадалке не ходи! — отмахнулся Лидс, с благодарностью кивнул, зажав в пальцах сигарету. — Ну, счастливо, «не служивые»… — бросил уже через плечо и деланно беззаботно зашагал обратно.

Уже в следующее мгновение показную улыбку и приветливость стёрла с лица каменная и злая озадаченность. Шаг, ещё шаг… Адреналиновый яд всё сильнее отравлял мышцы, жаждущие немедленного напряжения, порыва, сопротивления… Мозг яростно вертел разношёрстность мыслей, превращая отдельные выводы в неудобоваримый фарш, насыщающий бездумный гнев. Но хладные цепи пока держали пульсирующий разум на привязи. «Гнев — есть порождение страха. И лишь воля создаёт из него настоящую силу» — вертелась в голове заученная давным-давно мантра.

Небрежный оклик вяло и шатко развернул тело, словно только-только спрыгнувшее с вёрткой и быстрой карусели. Шаг, ещё шаг, снова к машине. В ушах будто поселилась сбитая пушистость аптечной ваты. Слова доносились глухо и будто с миллисекундным, но, всё же, ощутимым извиняющимся опозданием. Пальцы уже вползли в такие уютные норки холодящего кожу металла. Жестокая уверенность прочной тяжести словно вливала в руку инъекцию бездумного и животного, рвущегося вперёд крушащим кости и рассекающим плоть. Так хотелось дать волю, так хотелось освободиться… Но кулаки до сих пор в карманах, а вместо презрительной и жадной до крови гримасы, губы тянут в стороны фальшивую приветливость.

— Слушай, а ты случайно Владимира Перевалова не знаешь? — снова, вроде бы, между прочим, спрашивал рыжий про единственного, кто крупно наследил — Вову Шарика.

— Ну, есть такой болельщик. Иногда на футболе пересекаемся, — с такой же лживой беззаботностью, как и вопрошающий, отозвался Лидс.

— Так, если сегодня все тут, может, и он тоже?

— Может. Я всем подряд в лица не заглядывал.

— Понятно-понятно… — чуть усмехнулся рыжий и протянул небольшой листок, свёрнутый в четверо. — Ну, увидишь — передай. Только не подглядывай. Это только для него, ну, ещё, может, для самых близких друзей…