Анатолий Мариенгоф: первый денди Страны Советов

Но были и светлые моменты. Поэт зря времени не теряет и выезжает с чтением своих стихов, баллад и поэм по разным концам страны. Так, например, в документальной повести Георгия Тиунова упомянут такой эпизод:

«На Рыбачьем410 жил в войну один настоящий, вернее, профессиональный поэт с именем – Александр Ойслендер, талантливый, неугомонный, с чудачинкой. Его длинновязая фигура в флотском закачалась у нас в конце 1942 года.

Тридцатичетырехлётний поэт охотно занимался с начинающими.

Надо отдать должное, нас не обходили вниманием. Да и к тому же экзотика: далеко в глубине фашистской обороны наш гранитный линкор, гостеприимный, суровый, стойкий. Побывать у нас для писателей считалось чуть ли не подвигом. И на полуострова зачастили залётные гости, каждый важен и знаменит: Александр Жаров, Лев Кассиль, Анатолий Мариенгоф, Василий Лебедев-Кумач, Илья Бражнин.

Правда, встречи с ними были поэтическими пятиминутками, где гостями выстреливалось самое значительное, на вопросы они отвечали скороговорками и опять улетали, оставляя после себя досаду и недоумение».411

Киров

О жизни в Кирове узнаём из «цидулек» Мариенгофа к Козакову и Эйхенбауму. Официально Анатолий Борисович находится вместе с Никритиной на гастролях БДТ в местном облдрамтеатре.

Ютились в гостинице. В комнатах верхнего этажа размещались актёры БДТ. В самой первой комнате жила семья Мариенгофа и Никритиной. Обстановка была не из лучших. Р.Э. Порецкая, забегавшая в номер, позже вспоминала, что писатель «жаловался на холод и отсутствие горячей воды».

Но в письмах Мариенгоф бодрится. Первое отосланное 6 октября 1941 года ошарашивает сначала описанием:

«Живём в маленькой 17

-метровой комнатёнке, но тёплой, удобной, в наших ленинградских тряпках – поэтому уютной. Напоминает ту комнатёнку и тот отель, в котором мы с Нюхой жили, когда нам обоим было столько, сколько теперь мне одному. О двух комнатах здесь никто и не мечтает. Об одной бы!.. Ты хвастаешься грязью. Ну и наша грязь – в грязь лицом не ударит!..».

В «Романе с друзьями» Мариенгоф вспоминал эту грязь так:

«Театр в Вятке стоял на огромной немощённой площади, утопая в светло-коричневой грязище и в собственной роскоши. Его колонны были почти такие же толстые, как колонны Большого театра в Москве. Перед эвакуацией какие-то добрые знакомые уговорили меня купить калоши. С калошами я раззнакомился в раннем детстве. Новое знакомство оказалось очень кратким: в первый вятский вечер они утонули в глинистой жиже. Резиновые их трупы мы искали с фонарями больше двух часов. Но безуспешно».412

Затем Анатолий Борисович делится совсем неожиданной новостью:

«Театр, кажется, две недели выпускает премьеру. Здание чудное. Публики порядочно, а декораций, костюмов нет… Я – удивляйся – худрук!!!!! организующегося театра лилипутов, т.к. помещение театрика около базара, дома называюсь базарным худруком».

На время гастролей БДТ Мариенгофа назначают художественным руководителем местного облдрамтеатра. Он не теряется и принимается за работу. И продолжает писать большие и малые пьесы о героях войны.