Андеграунд

– Да, конечно, – ответил я ему, – у меня не может быть никакой уважительной причины, хоть я курю и пью оттого, что не могу успокоить свои нервы. У вас, конечно, нервы крепкие, и вы можете поэтому вести себя сдержанно, а у меня нервы расшатаны, и я вынужден таким способом себя успокаивать. Можете меня презирать за это, и даже кричать, сколько захочется, если, конечно, вам станет легче. Сейчас я все уберу, и уйду на улицу, а вы можете заниматься, сколько вам хочется!

– Да, пожалуйста, убери все немедленно, и не забудь проветрить комнату, и вытереть на столе клеенку, мы в этом свинарнике не сможем отдохнуть после занятий.

Я молча встал, и вытер тряпкой клеенку, а потом открыл настежь окно, и начал проветривать комнату. Через несколько минут весь дым вытянуло на улицу, и комната приняла свой прежний вид.

– Не хотите ли немного выпить вина? – спросил я, показывая на бутылку, которая была выпита только наполовину, наивно считая, что инцидент уже исчерпан.

– Можешь забрать свое дешевое вино, и выпить его на улице в подворотне, – воскликнул на это Леонид, – там для него будет самое место! Да и для тебя, кстати, тоже.

Я не стал ничего возражать на эти оскорбительные слова, тем более, что и Вениамин, как видно, полностью был солидарен с ними, взял свою бутылку, засунул ее в портфель, и вышел на улицу. На душе у меня было скверно и гадко, а из комнаты, к довершению ко всему, донесся их радостный смех. Напротив входа в общежитие был сквер, по обеим сторонам которого стояли скамейки. Я уселся на одну из них, поставил рядом портфель, вынул из него недопитую бутылку вина, и стал отхлебывать из горлышка дешевый и сладкий напиток. Я нуждался сейчас в этом дешевом напитке, а также в сигаретах, которые снова курил одна за другой. Мне было плевать на то, что мимо постоянно проходили студенты, а также, кажется, преподаватели, которые смотрели на меня с явным испугом. Но мое возбуждение было настолько сильным, что я не обращал на них никакого внимания. Мне надо было успокоиться, и привести в порядок свои нервы, которые были взвинчены до предела. Я был противен самому себе, и, без сомнения, своим соседям по комнате, которые только делали вид, что ищут сближения со мной, а на самом деле искренне меня презирали. Ну что же, меня, очевидно, было, за что презирать, не они первые относились ко мне, как к изгою, так поступали все окружающие, и мне надо было давно привыкнуть к этому. Собственно говоря, я уже давно к этому привык, и держался только лишь исключительно своей гордыней. Это было универсальным средством, универсальным лекарством, которое всегда мне помогало. Да, думал я, я низок, я гадок, я мерзок в глазах окружающих, а в будущем, очевидно, стану еще хуже. Это моя судьба, мой крест, который я должен буду нести до конца. И все же, думая об этом, я невольно хотел стать таким же, как все остальные, стать нормальным, и пытаться жить так же, как живут другие люди. Вот в этом, очевидно, был ключ к решению сегодняшней проблемы – в слове «жить». Мне, несмотря ни на что, страстно хотелось жить, мне не хотелось умирать, и, тем более, кончать с собой в обществе такого двуличного человека, как Вениамин. Если хочет, пусть делает это в одиночестве, в крайнем случае, я помогу ему одеть на шею петлю, или подам в руки бритву, чтобы разрезать вены, но на большее пусть не рассчитывает. Большего он не дождется. Решив действовать так, я сразу же почувствовал, что мне стало легче. Я уже давно замечал, что путем логических рассуждений могу снять с себя нервное напряжение, даже не прибегая к сигаретам и алкоголю. Было такое впечатление, что внутри меня живет еще один человек, которого, если очень захотеть, можно уговорить. Постепенно я смог успокоиться настолько, что встал со скамейки, взял свой портфель, и отправился к себе в общежитие.

Когда я зашел в свою комнату, то увидел всех троих, сидящих, как ни в чем не бывало, за столом, на котором стояла точно такая же бутылка вина, которую я им недавно предлагал. Они весело смеялись, продолжая, очевидно, обсуждать меня, и, мельком взглянув на дверь, тут же отвернулись, сделав вид, что мое появление их не интересует. Они явно меня игнорировали, показывая свое превосходство, но я отлично знал, что это всего лишь игра двуличных людей, что пройдет немного времени, и Василий опять попросит меня объяснить ему значение какого-нибудь философского термина, а Вениамин предложит совместно наложить на себя руки. О таком же ничтожестве, как Леонид, я вообще не хотел думать, ибо посвятить всю свою жизнь исключительно соблазнению женщин было с моей точки зрения в высшей степени глупо и омерзительно. Поэтому я спокойно подошел к своей койке, лег на нее, и, поскольку был пьян, моментально уснул. Сквозь сон мне слышался их смех и ехидные замечания, хотя, возможно, мне все это только казалось.

Глава двадцать вторая