Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

Здесь кстати два слова о Бердяеве и изуверстве. Бугаев не понял того, что для меня не важно, назвал ли Бугаев Бердяева изувером, путаником или еще как-нибудь; мне лично помнится, что он назвал его (в разговоре в Дрездене) так именно[3899]

; на мой вопрос, чтó он разумеет под изуверским отношением к Штейнеру, Бугаев заговорил о некоторых писателях и группах; речь соскользнула с изуверства на путаницу и недоразумения во взглядах на антропософию; в контексте этого разговора было упомянуто имя Бердяева. Но, повторяю, мне не важно, как именно назвал Бугаев Бердяева: в своем письме я отмечаю ведь только колебание в отношении и в оценке Бугаевым таких авторов, как Эллис или Бердяев, в связи с их и своим отношением к антропософии (прежде и теперь); отмечаю и связанную с этим колебанием партийно-тенденциозную защиту их и такое же на них нападение. Вот и всё по вопросу о Бердяеве.

–

О конституции и о редакторских полномочиях Киселева. Формально

в дурном смысле этого слова конституция

(под которой я разумею не первоначальное устное соглашение Бугаева и Эллиса со мною (между прочим, и о наших общих собраниях всех мусагетцев для решения некоторых важных и сомнительных казусов), а проект домашних правил книгоиздательства «Мусагет», составленный Киселевым и одобренный общим собранием) нарушалась беспрестанно. Строгое юридическое проведение всех ее параграфов было бы затруднительно для всех членов Мусагета и явилось бы новым балластом и без того медленного движения наших дел. Такое проведение имело бы смысл, во-первых, если бы все, в особенности главные, члены Мусагета жили в Москве бóльшую часть года, во-вторых, если бы все предприятие разрослось в очень большое дело, которое требовало бы более пристального внимания и бóльшего количества рабочих рук. Конституция, § 3 которой гласит, что редактор Мусагета является единоличным хозяином всего предприятия, и окончательное решение по всем вопросам принадлежит ему, явно создана среди друзей, к одному из которых питают неограниченное доверие, создана ему в помощь, а не как тормоз или узда. Утверждаю, что во всех действительно важных случаях, сомнениях конституция, о которой как бы забывалось при обычном течении дел, призывалась мною к действию. Фразы из записки Бугаева вроде: «следовательно, Метнер одобряет нарушение мусагетской конституции» – не имеют никакого смысла. Что же касается редакторских полномочий Киселева, то таковые были мною даны, чтобы сдвинуть скорее Мусагет с мели, на которую он сел за летние месяцы по болезни Ахрамовича; ибо сам я по нездоровью не был в состоянии немедленно приехать в Москву. Ни в какой специальной связи с «Vigilemus» эти полномочия не находятся. Пределы этих полномочий сами собою намечались теми заданиями, какие возникали за время моего отсутствия. Бугаев в своей записке отнесся к факту этих полномочий с такой придирчивостью, которая не к лицу члену дружеского сообщества, каковым является Мусагет, причем вдобавок достаточно напутал по этому вопросу.

–