Андрей Кожухов

Оставив вещи в приёмной, Ватажко поторопился к друзьям и предложил им выбраться из города другим путём, а именно: доехать до следующей станции на лошадях, а оттуда взять билеты в Петербург. Давид выедет к ним навстречу и предупредит в случае опасности.

– Но почему же вы не купили билета Жоржу? Ему, надеюсь, нечего опасаться. Зачем же ему оставаться тут? – заметил Андрей.

Ватажко не подумал об этом, но время еще не ушло, и Жорж мог бы поймать поезд.

Однако он решительно этому воспротивился.

– Решено было, что мы едем вдвоём, – заявил он, – и я не вижу причины, почему и мне не взять билета со второй станции.

Теперь он твёрдо решил не уступать, как бы в отместку за свою прежнюю податливость.

Андрей, впрочем, не противился.

– Хорошо, – сказал он, – едем вместе.

Он был рассеян, удручён и мало обращал внимания на то, что делалось вокруг. Тюрьма и Зинино письмо глубоко взволновали его и еще более усилили то хаотическое настроение, в котором он находился. Думы овладели им, и он еще не находил выхода из своих сомнений.

Они пошли втроём, причём Ватажко объяснял им, как достать лошадей и вообще устроить все к лучшему.

– Если вы, – прибавил он, – ничего не имеете против пешего хождения, то ничего безопаснее нельзя придумать. Всего каких-нибудь двадцать пять вёрст.

Такая мысль понравилась им, особенно Жоржу.

– А как же быть с нашим платьем? – спросил он. – Господам не полагается путешествовать пешком, а доставать крестьянскую одежду возьмёт еще день.

– Я постараюсь достать платье сегодня же, – сказал Ватажко. – Попробую у братьев Шигаевых – они мои приятели, плотники.

Новый план был очень хорош, так как давал возможность двинуться в путь рано утром. Ватажко побежал к своим плотникам.

Он вернулся очень поздно с большим узлом к себе на квартиру, где Андрей и Жорж приютились на ночь. Все уладилось как нельзя лучше.

В узле оказалось крестьянское платье на двоих и еще два холщовых мешка с разными предметами, какими обыкновенно запасаются странствующие плотники. Кроме того – что было всего важнее, – братья Шигаевы снабдили Андрея и Жоржа своими паспортами.

Андрей поручил Ватажко поблагодарить плотников за их услугу и обещал вернуть паспорта сейчас же по приезде в Петербург.

– Торопиться не к чему, – заметил Ватажко. – Паспорт старшего брата, Филиппа, можете держать сколько угодно. Кстати, приметы сходятся с вашими, да к тому же Филипп не побоится неприятностей с полицией из-за вас. Он вас очень полюбил.

– Как так? Не будучи даже знаком со мною? Оно выходит совсем романтично, – сказал Андрей с улыбкой.

– Нет, он знает вас и даже разговаривал с вами. Он был один из пятидесяти. Помните, как на одном из наших собраний один молодой рабочий, черноволосый, заявил, что ему револьвер не нужен, что он явится с топором за поясом: оно сподручнее. Он и есть Филипп Шигаев.

– Да? Так я хорошо его помню. Только забыл его имя. Однако нам долго разговаривать не полагается, – спохватился Андрей с внезапной резкостью. – Давайте ляжем спать. Завтра надо рано вставать.

Он боялся, чтобы начатый разговор не перешёл на последние ужасные события. Ему необходимо было отдохнуть физически и нравственно, а между тем связанные с таким разговором мучительные воспоминания окончательно лишили бы его сна.

«До завтра!» – сказал он самому себе, закрывая глаза с твёрдым намерением уснуть.

У него было смутное предчувствие, что завтра всё выяснится, всё решится. Это его слегка успокоило и помогло прогнать нахлынувшие мысли.

Он спал как убитый. Но зато проснулся раньше других. Вместе с первыми проблесками сознания в нём заговорило твёрдое убеждение, что ему сегодня предстоит выполнить важное дело, оставленное им недоконченным накануне. Он тотчас же вспомнил, о чем он думал перед сном, вспомнил посещение тюрьмы – и все то, что случилось вчера, все, что он пережил за эти дни, сразу всплыло перед ним.

«Сколько жертв! Зина погибла; Борис, Василий и Бочаров – тоже. Обе Дудоровы и много, много других похоронены заживо. Его самого арестуют не сегодня-завтра. И казнят. И кому какая польза от всех этих жертв?»

В его воображении всплыла картина толпы, возвращавшейся с места казни, и его обдало холодом. Но он прогнал от себя это видение.

Нет, не к тому привели его революционная практика и собственные размышления. Эти жертвы погибли недаром. Они – застрельщики, поднявшие дикого зверя с его логовища и поплатившиеся за то своей жизнью. Оставшиеся в живых товарищи должны теперь продолжать их дело.

Мысль, неопределённо бродившая в его душе со времени рассказа Дяди, теперь носилась над ним, как ястреб, описывающий круги над своей добычей, и в форме неумолимого вопроса требовала немедленного и окончательного ответа.

Полуодетый, он потихоньку двигался взад и вперед по комнате босиком, чтобы не разбудить Жоржа.

В его голове ясно формулировалась одна мысль: борьба с наёмными слугами деспотизма сделала свое дело. Теперь нужно напасть на самого царя, и он, Андрей, должен взять на себя это дело.

«А Таня?» – зазвенел внутри его какой-то голос.