Андрей Кожухов

Это решение, вероятно, было причиной некоторой сдержанности и неподвижного выражения лица, с каким он через три дня явился к Тане.

Было утро.

Особенность ее нового жилища состояла в том, что Андрей мог навещать ее либо утром, либо вечером, когда смеркнется. Он выбрал утро.

Таня бросилась к нему навстречу, но остановилась, поражённая и испуганная каменным выражением его лица, которого она прежде никогда не замечала. Но что до того! Она бросилась к нему на шею, ласкала его, заглядывала с любовью в его глаза, решившись рассеять нависшее над ним черное облако.

– Отчего ты не пришёл вчера и третьего дня? – сказала она с нежностью. – Я ждала тебя. Ты бы мог хоть раз отложить предосторожность в сторону для меня… – не могла она удержаться от лёгкого упрёка.

Но она поспешила ослабить его действие улыбкой. Слова эти вырвались невольно. Ей было так обидно, что Андрей, как ей казалось, небрежно отнёсся к ее последней просьбе.

Андрей покачал головой и сказал, что не избыток осторожности помешал ему.

Он огорчился, что Таня таким мотивом объясняла его поведение. Но к чему доказывать, разъяснять? Зачем говорить ей о своей внутренней борьбе!

– Твоё дело? – догадалась Таня.

Он молча кивнул.

Тут она поняла, что всё близится к концу и что это уже, наверно, их последнее свидание. Она опустила голову. Но ее короткий вопрос был для Андрея толчком, от которого вагон сам катится по рельсам. Он заговорил о покушении.

– Всё решено наконец, и всё устроено как нельзя лучше, – сказал он. – Успех обеспечен.

Он продолжал в том же роде, как будто это было самым приятным сюжетом для их беседы. Он пустился в описание мельчайших подробностей плана, объясняя ей, как он постарается прорваться сквозь цепь шпионов, окружающих царя со всех сторон во время его утренней прогулки вокруг дворца; как он будет держаться в стороне до последней минуты и к каким уловкам прибегнет, чтобы его не арестовали раньше появления царя.

Таня отодвинулась немного и смотрела на него широко раскрытыми глазами. Она не слушала его, она только наблюдала за ним с удивлением. Чем дальше Андрей распространялся, тем сильнее росло ее изумление. Зачем он рассказывает ей все это? Казалось, и ему самому это неинтересно, потому что говорил он сухо и монотонно. Лицо его хранило то же каменное выражение, которым она так была поражена, когда он вошёл, только оно еще резче обозначилось. Она не узнавала своего Андрея. Этот человек был чужим для нее.

«Они его там подменили!» – мысленно говорила она себе, между тем как его рассказ неприятно резал ее слух. Ни слова любви, симпатии, ни ласкового взгляда! И это – в их последнее свидание, перед тем, как расстаться навсегда, после той любви, какою они жили!.. «Да-да, они его подменили! Это не мой Андрей… Мой был другим человеком…» – повторяла она, кусая засохшие губы и глотая слезы, чтобы окончательно не потерять самообладания. Его рассказ и объяснения раздражали ее. Наконец она не выдержала.

– Да ну его, вашего царя, со всеми вашими хитростями и вашими часовыми! – воскликнула она в негодовании.

– Таня! – произнёс он с огорчением.

В своём отчаянии она схватилась за голову. Ужасно было так обращаться с ним в такую минуту.

– Прости меня! – промолвила она и, схватив его руку, припала к ней головой. – Я сама не знаю, что говорю.

Она оставалась всё в том же положении, склонясь над его стулом. Волосы упали ей на лицо, ее губы были раскрыты, она тяжело дышала.

Андрей думал, что она плачет, и сердце его разрывалось на части. Но как мог он ее утешить? Что мог он ей сказать, что не было бы бледно и мелко, что не вышло бы профанацией ее великого горя? Он с нежностью гладил ее по голове и старался привести в порядок ее волосы.

Когда она подняла голову, он увидел, что она не плакала. Глаза ее были сухи и горели лихорадочным огнём. Она пристально посмотрела на него и отвернула голову, ломая руки.

Она знала, что он сейчас уйдёт и что, умри она тут же, на месте, от разрыва сердца или разбей себе голову об стену, все равно ничем его не удержишь; не удержишь его даже на оставшиеся три дня, которые он мог бы ей подарить! В камне оказалось бы больше сострадания, чем в нем. Он только почувствовал бы к ней презрение за ее слабость, если б она обмолвилась хоть одним словом об этом! Зачем же он и вовсе пришёл?

Андрей встал.

– Прощай, моя дорогая! – прошептал он, протягивая к ней руки.

Она вздрогнула, как будто услышала нечто совершенно неожиданное.

– Нет, нет, погоди! – воскликнула она с испугом. – Погоди! – повторила она громче, умоляющим голосом.

Он притянул ее к себе и сжал ее в своих объятиях.

– Прощай! – повторил он. – Пора… Таня, моя голубка, моя родная, – вырвалось из самых недр его души. – Как бы мы могли быть счастливы с тобою!

Она посмотрела ему в глаза и узнала наконец своего Андрея, любимого, которого она так обидела в своих мыслях! Она вернула его себе, чтобы еще мучительнее почувствовать, что сейчас же и бесповоротно его потеряет.