Андрей Сахаров

К первому виду опеки Сахаров давно привык и считал ее правомерной. Когда, после отчисления из Средмаша, близкий коллега спросил его: «Как вы думаете, за вами есть «хвост»?» — Сахаров ответил: «Обязательно должен быть. Ведь должна быть уверенность в том, что я не пошел в американское посольство»⁵⁷. Не собираясь нарушать давно взятое на себя обязательство не раскрывать государственные секреты, он признавал за государством право охранять их.

Не беспокоился он и о политическом надзоре: «Нам нечего скрывать, мы не занимаемся тайной деятельностью и не хотим тратить душевные силы, чтобы думать об армии этих высокооплачиваемых «наблюдателей». У него было на что тратить свои душевные силы. В мае 1970 года Сахаров впервые соприкоснулся с новой формой усмирения вольномыслия — насильным заключением в психиатрическую больницу-тюрьму. Так пытались усмирить Петра Григоренко и Жореса Медведева.

Петра Григоренко, «человека удивительной судьбы, мужества и доброты», генерала, разжалованного за вольномыслие, Сахаров тогда еще лично не знал, но читал его самиздатскую работу об ответственности Сталина за поражения в начале войны. Советский генерал, украинец по рождению, принял к сердцу участь крымских татар — оптом репрессированных при Сталине и лишенных возможности вернуться на свою родину. Его арестовали во время судебного процесса над крымско-татарскими активистами, и Сахаров подписал ходатайство о его освобождении.

Биолог Жорес Медведев, занимавшийся историей лысенковщины, пришел к Сахарову еще в 1964 году, сразу после сенсационного выступления физика против Лысенко в Академии наук. Жорес познакомил Сахарова со своим братом-историком Роем. А в мае 1970 года Рой сообщил Сахарову, что Жореса насильно поместили в психиатрическую больницу — на основании анализа «его произведений, как якобы доказывающих раздвоение личности (и биология, и политика)». На таком основании психически больным можно объявить всякого, интересующегося чем-либо кроме своих служебных обязанностей.

Сахаров, по его выражению, «ринулся в бой». В зале заседаний проходившей тогда конференции по генетике он написал на доске: «Я, Сахаров А. Д., собираю подписи под обращением в защиту биолога Жореса Медведева, насильно и беззаконно помещенного в психиатрическую больницу за его публицистические выступления. Обращаться ко мне в перерыве заседания и по моему домашнему адресу». Далее шли адрес и телефон.

Правозащитная инициатива физика увенчалась полным успехом — через несколько недель биолога-публициста освободили. Не менее важно для Сахарова было увидеть отзывчивых людей — и тех, кто подписал его обращение, и тех, кто в иных формах защищал репрессированного (как, например, академики Капица и Астауров). А личным жизненным успехом Сахарова стало обретение им друзей-единомышленников, с которыми он тогда познакомился.

За год до знакомства его будущие друзья образовали «Инициативную группу по защите прав человека в СССР». За два года до знакомства — и практически одновременно с сахаровскими «Размышлениями…» — родилась «Хроника текущих событий», самиздатский журнал о фактах нарушения прав человека в СССР. Первым редактором «Хроники» была поэтесса Наталья Горбаневская. Каждый номер журнала начинался отрывком из «Всеобщей декларации прав человека» о праве на интеллектуальную свободу — свободу придерживаться своих убеждений, искать, получать и распространять информацию любыми средствами. Это право Сахаров ввел в название «Размышлений…», и нарушение именно этого права заставило секретного физика выйти из закрытого мира в открытый.

Тогда, на рубеже 1970-х годов, оформилось движение за права человека в СССР, основанное на действиях с помощью гласности в рамках писаных законов и независимо от всех законов неписаных. Принципы эти, предложенные Александром Есениным-Вольпиным и проверенные на митингах у памятника Пушкину в День Конституции, очень нравились Сахарову — они делали правозащиту делом государственной важности и не столь отпугивающим, как прямая оппозиция властям.