ANENERBE

Стал подниматься. Дом хоть и большой, и потолки в комнатах высокие, а лестницы, следует отдать должное архитектору, удобные. Поднялся на этаж и почти не устал, еще поднялся и вновь усталости не заметил. А вот и шестой этаж, отдохнул немного, перевел дыхание и позвонил Алексею Митрофановичу — крутанул древний звонок в двери. Прислушался — вроде, тихо. Открывать, видно, не хочет, и стукнул кулаком, затем еще и еще.

— Кто?

— Шумный, я к вам вчера приходил, — произнес Виталий Борисович и услышал приглушенный смешок.

— Вы чего?

Алексей Митрофанович улыбался.

— Фамилия у вас говорящая, шума и, правда, многовато.

Виталий Борисович смутился, однако вида не показал, мотнул головой, мол, поговорить надо.

— И то верно, — отвечает Алексей Митрофанович, — проходите, не на лестничной клетке нам говорить. Все же тайна следствия, а стены умеют слушать.

Заходит и, не спрашивая дальнейшего приглашения, знакомым маршрутом на кухню. Садится уже, вроде как на свой стул, и задает вопрос.

— Не работается сегодня?

Алексей Митрофанович выгнул дугой брови, словно желал спросить, а с чего, вы, любезный, так думаете?

— Вы сегодня в штанах и в рубашке.

— Похвально! Верное замечание. Это вас в милиции учат?

— Вопрос второй, вы ко мне приходили?

— То есть?

Смущенным гражданин Горелик не выглядел, скорей, любопытным.

— Подождите, подождите,… вы о чем? Неужели… не может быть! А почему не может! Так я к вам все же приходил?

Виталий Борисович моргнул пару раз, явно чего-то не понимая, и тут же утвердительно кивнул головой.

— То есть вы хотите сказать, что сегодня ночью я приходил к вам во сне?

— Приходили и не один.

— Да вы что!!!

Алексей Митрофанович опустился на стул и принялся внимательно разглядывать милиционера.

— Неужели она?

— Она, — подтвердил товарищ Шумный.

— Клавдия Степановна Мухина?

— Мухина.

Возникла пауза. Виталий Борисович смотрел на Алексея Митрофановича, а тот в свою очередь смотрел на милиционера. Оба молчали.

— У меня нет свидетелей, — вдруг произнес Горелик.

— Каких свидетелей?

— Сегодня ночью я точно был дома, — продолжил математик, — но свидетели, которые подтвердили бы данный факт, отсутствуют. Живу-то я один! А когда живешь один, какие могут быть свидетели? Однако интересным мне представляется совсем другая сторона данного вопроса.

— Какая еще сторона? — несколько сбитый с толку, спросил Шумный.

— Насколько себя помню, я к вам не собирался.

— Как не собирались, а кто предлагал эксперимент? Вы что, забыли?

— Забыл! Именно забыл! — честно признался математик, — а потом я не обещал, что зайду непременно вчера.

— Ничего не понимаю, — Виталий Борисович выглядел не лучшим образом — какой-то взлохмаченный и растерянный.

— И я ничего не понимаю, а можно подробней? Если вас, конечно, не затруднит.

Подробней, так подробней, и Виталий Борисович начал свой рассказ.

— Явилась мне гражданка Мухина, признаюсь, не ожидал. Думать я о ней думал — все же работа, как вы понимаете. Все обдумать на службе не успеваешь, а дома в тиши мысли посторонние не мешают. Заснул, а тут Клавдия Степановна и, что занятно, обнаженная. Я же ее впервые увидел обнаженной. Книжку в руках держит и стихи читает.

— На французском?

— А вы откуда знаете? — удивился опер.

— Предположение, основанное на реальных фактах. Я же вам рассказывал. Видел я прежде Клавдию Степановну с книжкой в руке, по молодости видел, в руке книжка французская.

— Стихи читает и, что интересно — не стесняется. Она же голая, а я мужчина. Любая воспитанная женщина своей ногаты стесняется, прикроется или вообще убежит. Вот я и спрашиваю: как вам не стыдно? А она мне заявляет: вы чего? Я уже как третий день мертвая. Какая тут может быть стыдливость? Где вы видели покойника, чтобы он стеснялся своей ногаты? Хорошо, думаю, она мертвая, но я живой! И прикрыл ее, отдал свой мундир.

— Достойно поступили, — бросил Алексей Митрофанович, — как и полагается офицеру. Вы же офицер?

— Младший, — скромно признался Виталий Борисович.

— Все равно офицер.

Товарищ Шумным вдруг смутился. Офицер-то офицер, но был он в чем? — В трусах, хотя и в фуражке.

— Вновь читает стихи, а тут и вы появились. С Клавдией Степановной поздоровались, мол, как дела, и сразу ко мне. Я на минуточку, как и обещал.

— Похож?

— Кто? — не понял Виталий Борисович.

— Я, говорю, похож на себя?

— Да как не похож, если это были вы! Я же в своем уме! Вы что! Сходство сто процентное. Синие трусы и рубашка в клеточку.

— Синие трусы? — поразился Алексей Митрофанович.

— Синие.

— Действительно, похож, а что дальше?

— Дальше не помню, проснулся я.

Говорить о том, как именно он проснулся, — товарищ уполномоченный не стал, воздержался, полагая, что данные подробности к теме беседы отношения не имеют.

— Любопытно, — после некоторой паузы, произнес математик. — Я готов присягнуть и дать вам честное слово, что никуда вечером не уходил и ночью тоже. Что же это получается? Раздвоение личности? Маловероятно. Все это время я был в твердом рассудке и здравой памяти. Виталий Борисович, а не могли бы припомнить, когда именно заснули, хотя бы приблизительно.