ANENERBE

Даша сидит на лавке и болтает ногами — ей интересно. Вокруг суета — бегает отец — взмыленный и злой — он что-то кричит матери. Обычно он себе подобного не позволяет — всегда уверенный и какой-то степенный. И борода у него обычно ухоженная и опрятная сейчас смешно топорщится.

— Быстрей, — кричит отец. Он рвет какую-то материю и бросает матери, — чего возишься! И серьги сними.

— А колечко?

— И колечко.

У Даши тоже есть колечко, только чтобы оно не тускнело, приходиться каждый день его натирать войлоком. Так она и делает — берет старый валенок и натирает колечко. Получается изумительно. Колечко преображается, словно просыпается, и переливается всевозможными огоньками. Лучше всего колечко блестит на солнце — сейчас солнца нет.

— А ты чего расселась?

Вопрос, видимо, адресуется ей.

— Ступай немедленно во двор, — мрачно произносит отец, уже сожалея о своей грубости. Даша знает: батюшка ее любит и позволяет почти все — залезть к нему на коленки, даже когда в доме чужие люди, трогать бороду и крутить усы. Усы у нее никогда не вырастут. Так сказала матушка — у женщин усы не растут.

— Если кого чужого увидишь, беги к нам, поняла?

Даша кивает головой и направляется через дом во двор. Дом ей нравится — в нем много места и всегда можно спрятаться. Спрятаться так, что никто никогда не найдет. Можно залезть под лестницу или в пустую бочку, как она однажды и сделала. Сидела в бочке и слушала, как ее ищут. Переполох был страшный, потому что Даша уснула. Как сидела, так и уснула, а они продолжали искать. Отец и на речку сбегал, и на барскую усадьбу — нет дочери! Пропала! Одних соседей на ноги подняли, других — мать уже слезы не может сдержать, а тут она — Даша: здравствуйте! Как ее целовал отец! Он же ее никогда прежде не целовал! Она — да, перед сном прикоснется губами к шелковой бороде и что-то пробормочет, каждый раз новое. А батюшка сияет, огнем изнутри горит — она чувствовала этот неземной жар и видела, как незаметно увлажняются у отца глаза — покрываются тонкой и прозрачной пленкой.

На дворе тоже суета, в смысле беспорядок — ворота настежь, дверь в амбар не прикрыта, а в коровнике — пусто! Лошади, запряженные в телегу, брошены посреди двора, и никому нет до них дела. А сами лошади усталые фыркают, таращат глаза и ничего не понимают.

Даша берет ведро. Тяжелое! Одной ей поднять не под силу, поэтому она наклоняет ведро и сливает воду. Вновь пытается поднять и вновь не может,… наконец ей удается оторвать ведро от земли и дотащить до места, где стоит подвода. Даша знает, после дальней дороги поить лошадей сразу нельзя. Но времени уже прошло сколько, как вернулся батюшка? От лошадей пахнет потом и дальней дорогой, прилипшая к бокам грязь превратилась в корку — Даша ее аккуратно отдирает.

На крыльце появляется матушка. Одета она более чем странно — в какое-то старое платье, Даша его не помнит. Мать бежит к воротам и долго не может их закрыть — ворота кованные железом добротные, поэтому и тяжелые — получается не сразу.

— В дом, — шепчет матушка, заметив дочь, — переодеваться срочно.

Бегут в дом.

— Дверь! — кричит отец, — набрось задвижку.

— Я ворота закрыла.

— Дверь! Закрой в сенях дверь!

— Убери подсвечники, — в ответ кричит матушка, — они серебряные, — и тащит Дашу за руку. Ей больно, однако мать не чувствует, что дочери больно, и продолжает тащить Дашу за руку.

— Господи! Творче и Владыко мира! Призри милостиво на создание Твое! Отведи злобу, вспомни, как беспредельна твоя любовь! Спаси и сохрани… держи…

Из сундука летит какой-то старый сарафан.

— Переодевайся, деточка, переодевайся, — требует мать и вновь что-то шепчет себе под нос. До слуха доносится только обрывки слов — на всякий час… поддержи меня… дай силу перенести, а дальше — Святые Божий, Святые Божий, Святые Божий…

* * *

… Заходят люди, много людей, почти все незнакомые. Кто они? И что делают в нашем доме? Батюшка не похож на батюшку — это какой-то чужой мужчина с взъерошенной бороденкой. И ростом он стал ниже, и глаза потухли — в них кто-то поселился — прежде Даша его там никогда не видела. Этот «кто-то» пугающий и мерзкий — она его чувствует и поэтому стремительно бежит к отцу — хватает за ноги.

— Не волнуйся, доченька, — тихо произносит батюшка и пытается погладить по головке.

Он сам волнуется! В тысячу раз больше, чем она. Даша сжимает из-за всех сил ноги отца.

Теперь и она понимает: в дом пришло что-то страшное.

— Ребенка убери, — раздается приказ. Ребенок — это она, Даша. Нет, она уже не ребенок, она — волчонок! Сгусток ненависти, готовый цапуть любого, кто приблизится. Укусить, лягнуть, выцарапать глаза… даже убить! Только она не знает — как нужно убивать!

Сидят в комнате — она и матушка. Чужие люди ходят по дому — стучат сапогами, иногда бросают взгляд — кто любопытный, кто равнодушный, кто — ехидный.

— Скотина где?

Отец молчит.

— В лесу, сволочи, спрятали, — говорит кто-то.

Сволочи — это они: любимые матушка с батюшкой и она — Дашенька.

— Зерно тоже вывез, — подсказывает кто-то, — в амбаре-то пусто.