ANENERBE

— А что они тут делали? — спросил Володя.

— Как что? Воевали. Наши и фрицы. Это только в кино красиво, линия фронта, окопы — не было тут линии фронта. Все что было — леса и болота. Иногда в одной яме находил и того и другого. Как этих духов — все никак не могу разобраться. Наши они или немецкие? Хотя говорят, вроде, как на русском. А с другой стороны, где говорят? В голове, а там уже язык не важен. Вот жизнь вредная — придти и умереть в болоте в чужой стране. Я тебе так скажу, повезло нам сказочно. Нам — живущим сегодня, потому как стреляли бы в друг друга, а потом и хоронили — опускали в яму с водой. И никуда ты бы не делся. Дали бы винтовку и пошел бы как миленький. И стрелял бы, и штыком колол бы, а иначе никак нельзя. Видишь?

Ствол дерева раздваивался и, как две змеи, уходил ввысь, причудливо переплетаясь.

— Дурное место, ужасно дурное — аномалия кругом, хотя кормит. А еще тянет. Придешь никакой, усталый, свалишься, думаешь забыться. Черта с два! Такое приснится, хоть рассказ пиши! Не успеешь отойти, сил набраться, а уже обратно тянет.

— Одному не страшно?

— А я всю жизнь один, — объяснил Гурий, — прежде, по молодости, лес валил. Куда пошлют, там и валил, перекати поле, короче. Кому такой мужик нужен? А сейчас — тем более, здоровье-то еще имеется, а волос нет. Вылезли окончательно, покинули глупую голову. А мне они и не нужны — лысину проще вытирать. Вот денег скоплю и построю себе дом в лесу, хотя я его и без денег могу построить, только жить в нем пока некому. Я — в лесу, семьи нет — кому еще жить? Мертвецы тебе нужны? А ты подумал зачем? Пойдем, я тебе еще одну могилу покажу — братскую.

Побрели уже в другую сторону, вдоль каменной гряды.

— Я на них уже насмотрелся и на наших, и на ваших — здесь их тысячи, никакого преувеличения. Первое время робел, пугался, а потом… «привет» ему скажешь и дальше копаешь, иногда под настроение поговоришь. Говорить-то с кем-то надо, вот и говоришь — с покойником. Отдыхаешь и говоришь. А тут и со мной заговорили! Все, думаю — добегался! Видишь канавку — пулеметчик лежал. А там, — Гурий махнул рукой, — уже другие лежат, тех, кого он завалил. Не веришь? В качестве эксперимента, — и решительно спустился по косогору.

Вновь в руках появился металлодетектор, который вскоре и запищал — подал знак.

— Копай тут, а я — здесь, — подсказал Гурий, и вдвоем они принялись снимать податливый болотный ковер…

Наследие предков

Ефиму Пафнутьевичу было все равно кого убивать — вероятно, привык. Он убивал мужчин и женщин, молодых и стариков, убивал во вторник и в четверг, рано утром и поздней ночью. Убивал из нагана, который ни разу не дал осечки. Он его полюбил, как можно полюбить глупую железяку, рождающую смерть.

Лежали они в наспех выкопанной канавке — он и еще один боец — пулеметчик. Место безопасное, хорошее — кто попрет против пулемета? Лежали уже давно, слушая, как где-то за косогором вспыхивает яростная стрельба. Он уже давно научился определять по звуку, когда стреляли наши, а когда чужие. У войны свой язык, и чем ты быстрей его освоишь, тем больше шансов, что тебе повезет. Он смотрел, вглядываясь в скучный пейзаж, и ничего не видел. В полумраке, а в лесу почти всегда стоял полумрак, елки и сосны рисовались каким-то враждебным фоном, из-за которого в любой момент мог появиться враг. Однако врага не было, поэтому он немного нервничал — кусал нижнюю губу. Пулеметчик тоже молчал и тоже вглядывался.

Досадная оплошность, когда он явно перестарался. Подняться по карьерной лестнице всегда можно только одним путем — неукоснительным выполнением своих обязанностей. Ефим только этим и занимался — не задумываясь, выполнял все приказы, незаметно для себя превратившись в холодного и чужого человека. В редкие минуты отдыха он смотрел на себя в зеркало и не узнавал. Кто-то другой, отдаленно на него похожий, встречал брошенный взгляд и глаза в сторону не отводил. Так надо, молча говорил этот другой, потерпи, еще немного, еще чуток.

Его ценили, уважали и… боялись. Боялись не только враги, но и товарищи — он чувствовал этот страх и гордился собой. Вопрос уже не вставал, все поворачивали головы в его сторону, и Ефим молча кивал. Хорошо, говорил Ефим, и шел на склад — получить спирт и боеприпасы. Иногда он там и пил — со старым дедом, неизвестно каким образом, оказавшимся на сытой должности. Дед его не боялся, он вообще ничего не боялся, наверно, дед убил еще больше. Вместо лица у деда была маска, и только после третьей кружки начинали проглядываться глаза. Говорили о всякой ерунде — какие сапоги лучше, чем их смазывать, почему махорка пахнет тараканами, и как с ними бороться. Находиться посторонним на складе категорически запрещалось, что не мешало Ефиму чувствовать себя как дома именно здесь. Тепло и даже уютно, чужой не зайдет и можно поговорить по душам.

— Чего с рукой? — спрашивал Ефим и морщился — первая всегда шла плохо.

— Сохнет, — говорил дед и наливал следующую.

— Старость? — уточнял Ефим и пил вторую.