Ангел западного окна

На этом месте записки моего предка Джона Ди, переплетенные в зеленый сафьян, обрывались; я глубоко задумался.

Запах пантеры!

Помню, я где-то вычитал, что старые вещи и бессловесные твари, некогда проклятые или заговоренные, могут навести колдовские чары на того, кто берет их себе или вообще уделяет им не в меру много внимания. Кто знает, кем может обернуться невинный с виду бездомный пудель, который привяжется к тебе на вечерней прогулке, – пожалеешь его, возьмешь в теплую комнату… а под черной собачьей шкурой вдруг окажется сам дьявол…

Уж не повторится ли со мной, потомком Джона Ди, история доктора Фауста? Что, если, приняв тронутое тленом наследство покойного кузена Роджера, я угодил в сферы, где властвует древнее колдовство? Разбудил и выманил неведомые силы, кишащие в ветхом бумажном хламе, словно древоточцы в старой мебели?

Прерываю начатую работу – переписку отрывков из сафьяновой книжки Джона Ди, необходимо зафиксировать то, что сейчас случилось. Признаюсь, делаю это очень неохотно. Мной уже овладело самому мне непонятное любопытство, неудержимое желание прочесть следующие страницы повествования моего предка, ведь он оказался в застенке! Как взволнованный читатель романов, хочу поскорей узнать о дальнейших событиях, разыгравшихся в темном подземелье, куда по приказу Кровавого епископа бросали еретиков, хочу добраться до смысла странных слов Бартлета Грина, – почему он говорил о запахе пантеры?

И все же… осмелюсь, скажу без обиняков: вот уже несколько дней меня неотвязно преследует странное ощущение – как только дело так или иначе касается архива покойного Джона Роджера, мной словно распоряжается чья-то чужая воля. Я, что называется, всеми фибрами души чувствую непреклонную решимость (и уже написал о своем замысле) воссоздать удивительную историю жизни моего английского предка не как бог на душу положит, не как самому хотелось бы, а так, как угодно «двуликому Янусу», или, пожалуй, «Бафомету», которого я видел во сне: буду читать, расшифровывать, переписывать документы и дневники, как «он повелит», то есть поведет мою руку. Не хочу задаваться вопросом, явилось ли событие, которое только что произошло, также по наущению Бафомета?

Произошло же следующее. Я снова взялся за перо, но вдруг почувствовал что-то необычное. Минуло не более получаса после того, как я с трудом восстановил описание разговора, состоявшегося в Тауэре между Бартлетом Грином и Джоном Ди. Но я уже не могу с уверенностью сказать, что за эти полчаса передумал и перечувствовал, не знаю даже, не было ли все случившееся обманом чувств, галлюцинацией, смутным фантастическим видением, которое промелькнуло в моем усталом мозгу, точно тень. Что я имею в виду? Прежде всего, я почувствовал резкий и сильный «запах пантеры», нет, скорей то был неопределенный обонятельный образ, связанный с хищными зверями; во мне ожили впечатления, какие остаются, например, после посещения цирка: вспомнились клетки с хищниками, решетки из железных прутьев, за которыми, не зная покоя, ходят из угла в угол огромные кошки.

Я испуганно вздрогнул, прислушался: раздавался торопливый стук в дверь моего кабинета.

Не успел я откликнуться – далеко не приветливым тоном, поскольку не выношу, когда меня беспокоят за работой, – дверь распахнулась. Старая экономка, давно научившаяся уважать мои привычки, смотрела робко и растерянно, словно без слов извиняясь за вторжение, но в ту же минуту, едва не оттолкнув ее, в комнату вошла, о нет, не вошла – вихрем ворвалась, влетела, сметая все на своем пути, статная, высокая незнакомка в сверкающем черном одеянии…

Но почему я так взволнованно описываю приход дамы, который, что и говорить, был не лишен известной бесцеремонности, властной, самоуверенной манеры, свойственной особам, привыкшим командовать и повелевать? Хм, романтическая приподнятость так и сквозит в каждом слове, во всяком случае, когда перечитываешь написанное, она бросается в глаза. Однако довольно точно передает первое впечатление от встречи с незнакомкой. Вне всякого сомнения, дама принадлежала к высшему обществу. Мне показалось, будто она что-то высматривает, настороженно вытянув шею и широко раскрыв глаза. Она прошла, буквально не взглянув на меня, вернее, решительно прошествовала с высоко поднятой головой и остановилась возле моего письменного стола. Словно ища опоры или как слепая, слепцы ведь все распознают на ощупь, провела рукой по краю стола. Затем пальцы крепко сжались – тут незнакомка сразу успокоилась и замерла в неподвижности, опершись на стол.

Ее кулачок почти касался тульского серебряного ларца.

С неподражаемой, естественной, а не привитой воспитанием непринужденностью она мгновенно свела на нет всю странность, сказал бы даже, дикость ситуации, с улыбкой промурлыкав набор стандартных извинений, причем в ее речи явственно слышался славянский акцент, а затем, положив конец разброду в моих мыслях, ловко обратила их в нужном ей направлении.

– Не будем терять времени, – сказала она, – у меня к вам просьба. Вы исполните ее?