Взгляд Леру сделался откровенно лукавым, и мне показалось, что он даже заговорщически мне подмигнул:
- …В третьих: великий инквизитор Афраний после того, как поговорил с юношей, едва не забил себя до смерти плетью. Знаете, специальные такие плети для умервщления плоти с острыми медными бляшками на концах?.. Слуги говорили: кровь лилась рекой, а он все махал и махал плетью, словно сам дьявол в него вселился. Лекарь утверждал, что еще совсем немного, и душа великого инквизитора улетела бы… В общем, не знаю, куда, но улетела бы. Вот после этого-то случая пленников и отправили восвояси.
- Инквизиторы не посмели его убить?
- Выходит, не посмели, о чем впоследствии пожалели не один раз. Мальчишка вырос и стал мужчиной, а вместе с ним возросли и его чары, и красота его сделалась совершенной. Да, если бы он пожелал, его уже давным-давно объявили бы богом, или императором, или и тем и другим одновременно – Буддой и Цезарем в одном лице. Однако у тамплиеров на этот счет какие-то свои планы – я подозреваю, что они каким-то образом хотят переделать мир. Естественно, что ни королей, ни священников это не устраивает. Поэтому Монс и его окрестности просто-таки напичканы папскими шпионами… А сколько раз графа Монсегюр пытались убить – он, наверное, и сам давным-давно потерял счет.
- Он настолько неуязвим?
- Без понятия. Все зависит от того, кто он в большей степени - человек или ангел. Я слышал, что он виртуозно владеет техникой боя, основанной на знаниях о траекториях движения человеческого тела и оружия, которую он перенял у воинов-монахов, путешествуя в юности по Тибету.
- Я уже успел это заметить, - улыбнулся я. – Значит, он никому не подчиняется?
- Насколько я знаю, нет. Он сам себе хозяин и г-н. А, если и подчиняется кому-то, то сей объект, будьте уверены, находится так же далеко от Земли, как ваша щека от его поцелуя.
- Вы и об этом знаете? – вспыхнул я; мне не было стыдно, нет, на-против – я был безумно рад поговорить с человеком, который с первого же взгляда понял, что за яд разлит в моей крови, и что искать противоядия нет никакого смысла.
В круглых стеклах очков Леру мелькнули теплые золотистые искорки, так, словно он наклонился над камином.
- Вы – живы, а это значит, что он вас не целовал. Хотя вы его об этом и просили. Ведь так?
- Так, - признался я. – Но он отказался.
- Вы – не первый, - усмехнулся Леру. – Его все об этом просят - каждый, кто его видит. Однако он… Для инкуба он, однако, себя ведет уж слишком странно. Насколько мне известно – он никого не соблазняет специально, даже напротив – старается поменьше мозолить людям глаза своими чарами. Почти безвылазно он сидит в Монсегюре, а, если куда-то и выезжает, то только ночью или поздним вечером. Но к нему приходят сами – и короли, и рыцари, и сеньоры. Одно время ходили слухи, будто наш добрый король Филипп (мой собеседник понизил голос и с озорной, почти мальчишеской улыбкой зашептал мне на ухо), наш король Филипп сунулся однажды к нему с предложением, от которого обычно не принято отказываться, когда его делают короли. И знаете, что ответил ему Александр де Монсегюр?.. «Мне это не интересно», - вот так вот, ни больше, ни меньше. После этого-то король и возненавидел его по-настоящему и теперь ищет любой предлог, любую возможность для того, чтобы его уничтожить. Вон, даже с папой снюхался!.. Так что наш инкуб очень и очень переборчив. У меня ощущение, будто он чего-то ожидает – может, знака какого-нибудь – для того, чтобы начать действовать. Единственный человек, который имеет на графа какое-то влияние, это аббат Дрие, который его в общем то и воспитал. Уж не знаю, что за человек этот Дрие, но говорят, что жесткий, как сталь, фанатик, каких мало, и в беспощадности своей не уступает добрейшим отцам-инквизиторам. Однако юный магистр на все имеет собственную точку зрения, и никто еще не обвинил его в излишней жестокости. Вот в бессердечности – это да. Он ведет жизнь затворника и монаха, ни женщинами, ни мужчинами не интересуется, и на данный момент у него только две подруги – собака и лютня. Правда, есть еще женщина…
- Женщина? – оживился я.
Леру тихонько рассмеялся и похлопал меня по плечу.
- Это совсем не то, что вы думаете, юноша. Женщина эта, как минимум вдвое его старше и страшна, как смертный грех. Что их связывает, я понятия не имею, однако ее часто видят въезжающей в замок, хотя всем известно, что женщин в свой замок тамплиеры не пускают в принципе. У них даже на кухне орудуют исключительно мужчины – по большей части, нанятые в городе или же в окрестных деревнях подростки, которые за хорошую плату, а еще более, из страха, упорно держат язык за зубами. Но для этой женщины делается исключение. Я не знаю ее имени – вернее, слышал когда-то, но забыл, уж очень оно заковыристое, то ли хорватское, то ли болгарское – Ванга, Ванда, Вонга… не помню. Рыцари называют ее не иначе, как «дама в зеленом». Вот, пожалуй, и все, что я знаю, милый юноша.