Я поднял голову. Это смотритель библиотеки г-н Гастон Леру окликнул меня. Точнее было бы сказать – профессор Леру, но его уже давным-давно лишили профессорского звания за ересь и понизили в должности из преподавателей до библиотечного смотрителя. Ходили слухи, что лет 10-ть назад его едва не приговорили к аутодафе, но в последний момент г-да инквизиторы проявили христианскую жалость и г-н Леру отделался ста ударами розог и епитимией. Выжил он чудом, но после этого несколько лет не мог не сидеть, не лежать на спине – болели шрамы.
Студенты старались поменьше с ним общаться и шарахались от него, как от зачумленного; профессора обходили его стороной, но мне…
Мне было, в общем то, все равно – особенно теперь. Что мне какая-то инквизиция, когда я каждую ночь заживо сгорал на костре внеземной страсти?
-Да, - отозвался я, с грохотом закрывая очередной пыльный том. – Я хочу найти…я хочу узнать, что означает слово «инкуб».
Казалось, что бывший профессор нисколько не удивился.
- Садитесь сюда, юноша. Видите толстую книгу на самом верху? – он протер маленькие круглые очки и потянулся за большой черной книгой над моей головой. – «История ведьм и демонов», выпущенная 15-ть лет назад с одобрения святой церкви и нашей добрейшей инквизиции.
Он перелистнул несколько страниц и раскрыл передо мной книгу почти посередине.
- «Инкуб» или «демон страсти», а попросту – «искуситель», - не-громко и неторопливо стал читать он, с ходу переводя латинские слова. – Так называемый мужской вариант Лилит, первой жены Адама, впавшей в грех сладострастия и сделавшейся позднее символом коварной соблазнительницы. А слово «инкуб» пришло к нам от мавров – в их религии оно значится, как демон соблазна и искушения, как для мужчин, так и для женщин.
Я взглянул на старинную черно-белую иллюстрацию: на ней обнаженный красавец с демоническим взглядом, полумужчина-полузмея, оплетал своим извивающимся серебристым хвостом сомлевшую в его объятиях восточную принцессу. Я встряхнул головой: картинка показалась мне пошлой и донельзя дурацкой. Ну, разве для того, чтобы соблазнять, необходимо щеголять в чем мать родила, иметь двухметровый хвост (или там – рога, копыта, крылья, как у летучей мыши) и сверкать глазами, словно недоспавший филин? Глупо!.. Ведь Он даже ни разу не прикоснулся ко мне: только однажды шелковая прядь его волос замерла в миллиметре от моей щеки, да его меч слегка оцарапал мне грудь; царапина зудела, жгла и болела – особенно по ночам, и я расчесывал ее до крови.
- Вы были там? – с неожиданностью ударившего в спину камня спросил вдруг мой странный собеседник.
Я растерялся. А, может быть, он спрашивает вовсе не об этом? Конечно, нет – просто все мои мысли сейчас об Монсегюре, вот мне и кажется, что…
- Что вы имеете в виду? – поспешил уточнить я.
- Замок Шелдон де Монсегюр на берегу Моны, или же просто - замок ордена тамплиеров, как его обычно называют.
Сказать, что я удивился, это ничего не сказать.
- Откуда вы знаете?
Леру снова потер свои очки. И странно покосился на книгу в моих руках.
- Догадался по вашему вопросу. Скажу даже больше: вы видели хозяина замка.
Он сделал паузу и понимающе кивнул на рисунок:
- Что – не похож?
- Не похож, - сказал я, захлопывая книгу. – Но… Неужели это так заметно?
- Для дураков – нет. Для дураков вы – просто смазливый мальчишка, который недели две назад (я не ошибаюсь?) пережил некое странное приключение и теперь ходит сам не свой с потухшими глазами и разбитым сердцем. А для более-менее посвященных… Да у вас же на лбу его печать!
От неожиданности я даже потрогал лоб, но там ничего не было.
Бывший профессор рассмеялся звонко и заразительно.
- Ну не в буквальном же смысле! Просто всех вас очень хорошо видно с первого взгляда.
- Всех нас?..
- Ну да – тех, кого он отравил своей красотой, и кто теперь места себе не находит, ища свое сердце, оставленное за рекой.
У меня вспыхнули щеки. За две недели я впервые почувствовал, что ко мне возвращается, если не интерес к жизни, то какое-то его подобие.
- А вы сами? Откуда вы знаете о нем, профессор?
Он грустно улыбнулся.