Ангелы плачут в июне

– Можно и так сказать. Была как раз годовщина смерти Иры – ее дочери. Баба Варя после работы зашла к Никольскому – она убиралась у него два раза в неделю. Хозяев не было дома, но для нее оставляли ключ. Закончила уборку и пошла в гараж за пилой – отпилить обломившуюся ветку дерева, зависшую прямо над входной дверью. Что случилось дальше, я точно не знаю. Наверное, она услышала шум внизу, как-то смогла открыть люк и нашла Ларису. Сумку она бросила наверху, а вспомнив, что там есть термос с горячим чаем, вернулась за ней: хотела просто успокоить девочку, чаем напоить. Но Лариса была в невменяемом состоянии – металась, кричала, истерила. Сумка перевернулась, из нее вывалились халат и фонендоскоп. Вот фонендоскопом она ее и задушила, искренне веря, что спасает от дальнейших ударов судьбы. И Валю тоже она убила.

– Спасла, – скривившись, напомнил Алан. Он про Валю услышал только в участке. – Про нее ты мне ничего не говорила.

– Просто не знала, что эти случаи связаны. Оказывается, в ту ночь Варвара Сергеевна Михасева тоже ночевала у сестры – приводила в порядок могилу дочери накануне годовщины смерти.

– Опять годовщина.

– Да. Она приехала ближе к вечеру и задержалась на кладбище допоздна, а когда возвращалась, встретила пьяную, расстроенную, рыдающую Валю со следами побоев на лице. Вероятно, она напомнила ей дочь, вот и случилось то, что случилось.

– Откуда ты знаешь такие подробности? Снова побывала в чужой шкуре?

– Да. Было довольно неприятно.

Алан нахмурился.

– Тебе достаточно подержать любого человека за руку, чтобы узнать о нем абсолютно все, и ты на это даже разрешение не спрашиваешь! Разве это нормально? Даже для обыска нужен ордер!

– Я поступаю так только в крайних случаях и интересуюсь лишь определенной информацией, а не «абсолютно всем».

Спортсмен продолжал хмуриться.

Я понимала, что его беспокоит.

– Расслабься, твои мысли я читать не собираюсь. Да и зачем? Ведь в них ничего не изменилось, верно?

– И не изменится. – Он остановил машину возле нашего подъезда и посмотрел мне прямо в глаза. – Теоретически я понимаю, что ты ни в чем не виновата. Тебе тоже пришлось несладко, и, наверное, ты неплохой человек… Если бы ты была похожа на свою мать или бабушку, все было бы проще. А так я каждый раз вижу ЕГО глаза, ЕГО волосы, ЕГО наглую вызывающую улыбку и ничего не могу с собой поделать. Мне тяжело с тобой общаться. Я действительно старался быть беспристрастным, но…

Я отвернулась. В глазах защипало, и, как назло, никаких отвлекающих острот на ум не пришло.

– Знаешь, я ведь не выбирала ни этих глаз, ни этих волос, ни даже родителей.

Теперь Алан тоже смотрел в сторону.

– Если бы я этого не понимал, давно бы уже… – он устало махнул рукой и промолчал, не став развивать тему.

– И что ты теперь будешь делать? – спросила я, когда молчание слишком уж затянулось. – Закроешь мою практику или все же выдашь лицензию на работу?

– Это не работа, а самоубийство! – взвился Войнич. – Что бы с тобой было, если бы я не выбил ту дверь?

– Ничего, если бы смогла отойти от нее подальше, – осторожно призналась я.

– Что? – Его брови мгновенно сошлись на переносице. Импульсивный какой. – Это было так просто? Почему ты мне не сказала?!

– Тогда бы ты не выбил дверь.

– А если бы я не успел? Ты – чокнутая! – свирепо заключил спортсмен.

– А ты эмоционально нестабильный – у всех свои недостатки.

– Выметайся из моей машины, – процедил он сквозь зубы.

– И тебе доброй ночи! – Несмотря на десяток скребущих на душе кошек, я одарила Войнича ослепительной улыбкой и, как положено по законам жанра, ушла, не оборачиваясь.

* * *

Мое следующее утро началось с тошноты, головокружения, слабости и визита старшего лейтенанта Громова, который явился… с цветами.

– Неужели купил? – с сомнением уточнила я.

Сомнения тут же были развеяны.

– Зачем покупать, когда можно конфисковать? – сверкнул он белозубой улыбкой и поделился прекрасной новостью – папочка простил ставшего героем сына и снова отзывает из Тмутаракани в столицу.

– Так и быть, в этот раз я прощу тебе долг, точнее, возьму славой, можешь оставить деньги Войнича себе, – с видом богатого вельможи, подающего полтинник голодному нищему, сообщил он.

От радости, что больше не увижу его наглую физиономию в Лесогорске, я даже огрызаться не стала и предпочла промолчать. Да и что тут сказать: какие деньги – я от Войнича, кроме оскорблений и негатива, ничего не получала. Правда, вчера звонила счастливая Алина и на радостях грозилась озолотить, но ему этого знать не обязательно, пусть себе едет в Москву, да поскорее.

Но Громов, будто прочитав мои мысли, обернулся в дверях и все с той же хищной улыбочкой сообщил, что не прощается надолго, и поскольку наше партнерство остается в силе, мы встретимся еще не раз.

Тут уж я не выдержала:

– Тамбовский волк тебе партнер! В смысле – московский, не хочу я никакого партнерства!

– А я думал, ты не хочешь, чтобы я копался в твоем прошлом, – сладенько так пропел наглый полицейский.

– Копайся сколько влезет – в моем прошлом нет ничего криминального! – Я с досадой швырнула в него букет.