Ангелы плачут в июне

Громов поймал его и осуждающе покачал головой, проворчав:

– Опять буяним, я ведь предупреждал – со мной лучше не ссориться.

– Со мной тоже, – сухо заверила я.

– Да кто ж ссорится? Я вон с цветами пришел, а ты…

– А у меня аллергия на тычинки и пестики, проваливай вместе со своими цветами!

Громов смерил меня насмешливым взглядом, бросил букет в ведро для мусора и вышел из комнаты.

– Вообще-то я их купил, так что теперь ты мне должна еще и за цветы! – крикнул он уже из коридора.

– Урод, морально опущенный, – поставила я диагноз, но цветы достала и сунула в банку с водой.

В конце концов, не так часто мне их дарят, раз уж даже вазы приличной в доме нет.

И все же посещение Громова оставило неприятный осадок. Знать, что кто-то настолько подлый и беспринципный задался целью выяснить всю мою подноготную, было, мягко говоря, неприятно. А в том, что он ее выяснит, сомневаться не приходилось, это лишь вопрос времени.

Я не лгала. Ничего криминального в моем прошлом нет. В конце концов, быть дочерью маньяка – не преступление, но Громов найдет способ обернуть ситуацию в свою пользу. Например, продаст информацию обо мне тому же ОРКу или другим заинтересованным лицам – с него станется.

Что же мне делать? Может, снова переехать? Ага, опять удариться в бега, расплачиваясь за чужие преступления? Нет! Не хочу!

Чтобы хоть как-то развеяться, я побрела в лес. Раньше такие прогулки помогали прийти в себя, но сегодня могло и не получиться.

Остановилась на поляне, увешанной моими самодельными кормушками, и принялась крошить в них заранее припасенный хлеб. Птицы тут же набросились на угощение. Они давно привыкли ко мне и совсем не боялись.

Вдруг все пернатые, как по команде, встрепенулись и разлетелись в разные стороны.

Я обернулась. Неподалеку, прислонившись к стволу огромной сосны и скрестив на груди руки, стоял Алан Войнич.

– Ты следишь за мной?

– Нет, просто шел следом. Надо поговорить.

Я пожала плечами и высыпала остатки хлеба в кормушку.

– Их язык ты тоже понимаешь? – Он с усмешкой кивнул на верхушки деревьев, где расселись потревоженные птицы.

– Представь себе, нет. Чего ты хотел?

– Я уезжаю.

– Надеюсь, навсегда?

– Не надейся! – Войнич помолчал, наблюдая, как дальнюю кормушку постепенно заполняют осмелевшие воробьи. – Просто работа ждет.

– Тоже мне работа – подписывать бумажки и заключать договора.

– Я преподаю борьбу в четырех школах, – немного обиженно возразил парень.

– Так ты попрощаться пришел?

– Предупредить: не расслабляйся, я найму детектива. Он будет следить за тобой в мое отсутствие.

– Прямо как муж, сомневающийся в верности жены! – не удержалась я от колкости. – Для чего? Думаешь, я все-таки тайно убиваю клиентов и прячу их трупы в лесу?

Алан нахмурился и ответил в тон мне:

– Думаешь, эта неделя перечеркнет те шестнадцать лет? Нет. Я о тебе по-прежнему ничего не знаю, а с твоими способностями ты намного опаснее отца, если сорвешься. Он ведь тоже сначала лечил и даже, говорят, был неплохим терапевтом.

– Так ты что же, всю жизнь меня «пасти» собираешься? – удивилась я, с трудом удержавшись от очередной шутки типа «Тогда женись, и я всегда буду в поле зрения». Хорошо, что удержалась, думаю, она бы мне дорого стоила.

– Поживем – увидим, – неопределенно буркнул Войнич и, выдавив что-то вроде «пока», размашисто зашагал прочь.

– Подожди! – окликнула я, Алан неохотно обернулся. – Я тебе деньги должна за бензин и звонок. Как такой ростовщик мог об этом забыть?

– Я не забыл, просто ты уже расплатилась. Столько раз умирала у меня на глазах – потрясающее зрелище.

Что ж, это было предсказуемо, в отличие от моей реакции: горький комок, подступивший вплотную к горлу, – это как-то слишком по-человечески. Ведьмам раскисать не пристало.

– Правда? Тебе так понравилось видеть, как я умираю?

Войнич, не выдержав моего взгляда, отвернулся.

– Нет. Я бы хотел увидеть, как умирает он!

Я подошла ближе и тихо сказала:

– Остынь. Он уже умер.

– Знаю. Все равно! Как представлю, что ей пришлось пережить!

Теперь глаза прятала я.

– Мне жаль. Очень. Знаю, ты мне не веришь…

– Хочу верить. – Спортсмен посмотрел на меня как-то по-новому и тут же, словно смутившись, быстро отвел взгляд.

– Если бы я только могла что-то изменить!

– Но ты не можешь, и никто не сможет…

Мы помолчали, рассеянно разглядывая подсвеченные солнечными бликами верхушки деревьев.

– Он бил тебя? Обижал? – вдруг глухо спросил Алан.

Мое сердце сжалось и забилось гораздо чаще, чем предписано нормальной физиологией.

Я знала, какой ответ он хотел бы услышать. Достаточно сказать «да», и напряжение между нами значительно уменьшится, а может, и исчезнет совсем. Ведь тогда я стану жертвой, а не потенциальной злодейкой.

Все, что нужно, – отречься от прошлого, предать никому не нужные воспоминания. Одна загвоздка: в том далеком и таком коротком детстве меня учили не лгать и не предавать. Да, для всего мира человек с такими же, как у меня, чертами лица был исключительно зверем и уродом, но не для маленькой светловолосой девочки, с радостным визгом встречающей его с работы каждый день.