Английский язык с Джеком Лондоном. В далекой стране (рассказы)

The two shirks and chronic grumblers were Carter Weatherbee and Percy Cuthfert (двумя «сачками» и хроническими ворчунами были Картер Уизерби и Перси Катферт; shirk — человек, увиливающий, уклоняющийся /от работы, обязанностей и т. д./). The whole party complained less of its aches and pains than did either of them (весь отряд жаловался меньше на свою ломоту и боли, чем каждый из них). Not once did they volunteer for the thousand and one petty duties of the camp (ни разу они не вызвались добровольцами для тысячи и одной мелких обязанностей по лагерю). A bucket of water to be brought (/нужно/ принести ведро воды), an extra armful of wood to be chopped (нарубить дополнительную охапку дров), the dishes to be washed and wiped (помыть и вытереть посуду), a search to be made through the outfit for some suddenly indispensable article (поискать в снаряжении какую-нибудь вдруг ставшую необходимой вещь), — and these two effete scions of civilization discovered sprains or blisters requiring instant attention (а эти два изнеженных отпрыска цивилизации обнаруживали растяжения или волдыри, требующие немедленного ухода; scion — побег растения; отпрыск, наследник). They were the first to turn in at night (они первыми укладывались ночью; to turn in — лечь спать: «зайти внутрь»), with a score of tasks yet undone (несмотря на множество еще не сделанных работ); the last to turn out in the morning (последними вставали утром;

to turn out — вставать /с постели/: «выходить наружу»), when the start should be in readiness before the breakfast was begun (когда нужно быть в готовности к отправлению до начала завтрака).

search [sWC], effete [e'fJt], scion ['saIqn]

The two shirks and chronic grumblers were Carter Weatherbee and Percy Cuthfert. The whole party complained less of its aches and pains than did either of them. Not once did they volunteer for the thousand and one petty duties of the camp. A bucket of water to be brought, an extra armful of wood to be chopped, the dishes to be washed and wiped, a search to be made through the outfit for some suddenly indispensable article, — and these two effete scions of civilization discovered sprains or blisters requiring instant attention. They were the first to turn in at night, with a score of tasks yet undone; the last to turn out in the morning, when the start should be in readiness before the breakfast was begun.

They were the first to fall to at meal-time (они первыми принимались за еду), the last to have a hand in the cooking (последними участвовали в приготовлении пищи; to have a hand in — участвовать в чем-либо); the first to dive for a slim delicacy (первыми бросались на скудный деликатес), the last to discover they had added to their own another man's share (последними обнаруживали, что они добавили к своей долю другого /человека/). If they toiled at the oars (если они трудились на веслах), they slyly cut the water at each stroke and allowed the boat's momentum to float up the blade (они ловко подрезали воду при каждом гребке и позволяли инерции лодки заливать лопасть весла;

to float — плыть; заливать водой, затоплять). They thought nobody noticed (они думали, никто не замечает); but their comrades swore under their breaths and grew to hate them (но их товарищи ругались вполголоса и стали ненавидеть их = и невзлюбили их; under one’s breath — вполголоса, тихо, шепотом), while Jacques Baptiste sneered openly and damned them from morning till night (тогда как Жак Батист насмехался открыто и клял их с утра до ночи). But Jacques Baptiste was no gentleman (но Жак Батист не был джентльменом).

delicacy ['delIkqsI], oar [L], allow [q'lau]

They were the first to fall to at meal-time, the last to have a hand in the cooking; the first to dive for a slim delicacy, the last to discover they had added to their own another man's share. If they toiled at the oars, they slyly cut the water at each stroke and allowed the boat's momentum to float up the blade. They thought nobody noticed; but their comrades swore under their breaths and grew to hate them, while Jacques Baptiste sneered openly and damned them from morning till night. But Jacques Baptiste was no gentleman.