Angst

Драма действительно поставлена в декорациях позднего СССР, однако, если вы идёте в кинотеатр с ожиданием увидеть зверства чекистов, которые затыкают сатирику рот, то, я вас огорчу – их там нет. «Кровавые гэбисты» выступают лишь как атрибуты эпохи, с которыми просто приходилось мириться – к ним не испытываешь ни жгучей ненависти, ни отвращения. Они нужны лишь как лабораторные крысы, на которых автор показывает воздействие сатиры на власть, пытаясь объяснить, почему же государство так боится шуток в свой адрес: от анекдотов на кухни до мемов в социальных сетях.

Ведь для любой власти враг, мнимый или реальный, не так страшен, как сатира. С неприятелем можно побороться, поиграть мускулами, показать свою силу: борьба только укрепляет образ могучего Голиафа. Юмор же – как эстрадный софит, под прямым лучом света которого обнажается истинный лик «Голиафа»: усталое, испещренное старческими морщинами лицо, несуразные жесты и абсурдные маразматичные реплики. Обрюзгшее тельце с обвисшими мышцами, которое функционирует только благодаря поддерживающим его «органам». А поэтому свет этого софита нужно пропускать через цензурный фильтр, чтобы он был мягким, обволакивающим. Таким, чтобы в его лучах проявлялись лишь добрый оскал улыбки, «бронза мускул и свежесть кожи».

Сила зубастой сатиры раскрывается в кульминационной сцене в бане, которая уж слишком напоминает античный амфитеатр, а зрители – римских патрициев в тогах: герой своим дерзким, не залитованным монологом сражает могучего седовласого Генерала. В фильме вообще ощущается какой-то пелевинский дух, лёгкий налёт сюрреализма: от метафоричной сцены в бане, до диалога с трансцендентным космическим богом. Космос вообще тонкой красной линией идёт через весь фильм: вот оператор показывает степь, напоминающую звездное небо, вот герой закуривает сигарету Космос, а вот принимает таблетки «для космонавтов», чтобы протрезветь перед выступлением.

«Пошутил не так и ты попал в black list»

«Юморист» позиционировал себя как диалог между Хазановым и Поперечным, между поколениями. Поколением помнящим, какого это, бояться сеть за анекдот и поколением, которое только начинает это осознавать. Но, когда досматриваешь картину, понимаешь, что это вообще монолог. Монолог не о тяжелых временах, не о «тогда и сейчас». Вы не найдете здесь зеркало эпохи: все аллюзии к реальным событиям довольно пространны, а все совпадения, как говориться, случайны. Фильм Идова действительно оправдывает свое название – это монолог юмориста. Кому-то этот монолог покажется затянутым и нудноватым, но это ощущение скрашивается неплохой операторской работой и саундтреком (не волнуйтесь, русский рэп звучит в фильме лишь после титров). Этот фильм, как бы пафосно это ни прозвучало, о вечных, «космических вопросах». Вопросах, которые Борис Аркадьев через микрофон задает «товарищу богу». Той ли дорогой я иду? То ли я делаю? Заслужил ли я то признание, которое имею? Вопросы, на которое ни главный герой, ни бог с позывным «Топаз-11», не знают ответа. И поэтому сомнения приходится глушить водкой. Водка и космос – это и есть настоящая русская идея, как подметил «концертный директор» Аркадъева.

Но, главный вопрос, который поднимается в фильме – это вопрос выбора. Выбора, перед которым, рано или поздно, встаёт любой творец в любые времена. Делать то и так, как ты считаешь правильным, как ты хочешь, но оставаться никому не известным очкариком Гринбергом из начала фильма, работающим за гроши. Или пойти на компромисс с самим собой и давать людям то, что они от тебя хотят, что требуют раз за разом и быть сатириком Аркадьевым: «нормальным человеком», с деньгами и каким-никаким признанием. Ведь, как намекает нам режиссёр финальным кадром, вкусы «широкой публики» не особо меняются со временем – она всегда хочет ту самую пошловатую, легко перевариваемую юмореску про пляжную фотографию с макакой Артурчиком.

05.03.19